Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

Потянулись виллы, миновали советское посольство, обнесенное двухметровой стеной. Невдалеке, на пустыре около посольства, одиноко торчал допотопный броневик с открытым кузовом – афганские солдаты несли дежурство.

Слева от посольства находились дуканы, и Сашка на секунду-другую покосился на развешанные перед входом джинсы.

Под мостом осталась речка Кабул, которая мутным, жиденьким, зелено-коричневым ручейком пересекала весь город. На берегу полупересохшего русла афганцы полоскали одежду, купали детей, мыли посуду, машины, и если бы они не оправлялись еще в этот грязный сток, речушка бы наверное давно пересохла.

В конце улицы, там, где она упиралась в площадь, на самом видном месте красовался огромный плакат-портрет афганского короля начала века Амануллы Хана с роскошными усами, во френче, портупее, с красными петлицами.

Обычно советские военные и гражданские лица, работающие в Кабуле, начинали спорить, кто это на самом деле – герой гражданской войны Блюхер или же Берия, и дивились, отчего так афганцы почтительно относятся к советским деятелям сталинской эпохи. И, обычно, под конец спора приходили к выводу, что афганцы, также как и советские люди, почитают сильные личности и сильную руку, и тоскуют по тем временам, когда был порядок.

Весь путь до аэродрома Сорокин курил, уйдя в воспоминания о вводе войск, о подполковничей бытности. Пропихивали они тогда дивизию зимними дорогами через тоннель на Саланге, задыхаясь от солярных и бензиновых выхлопов. Серпантин был сужен сугробами, машины скользили по заледенелой дороге. Колонна с танками и бронетранспортерами застряла. Скинули в пропасть застрявший грузовик.

Вспоминал он, как ехал по незнакомому Кабулу и страшно захотелось мандаринов. На каждом углу он видел сработанные из дерева двухколесные повозки с наполненными мандаринами лотками. Приказал тогда водителю бэтээра остановиться, спрыгнул вниз и подошел к одному такому лотку. В кармане были только советские рубли. Протянул продавцу пятерку. Продавец повертел в руках незнакомую синенькую бумажку, отдал назад. Тогда Сорокин достал десятку. И десятка не произвела на афганца никакого впечатления. Ну, черт с тобой, решил он, и вынул из глубины кармана купюру в двадцать пять рублей. Продавец отрицательно покачал головой.

А как-то раз на новеньком «Уазике» отправился он в город из части, и около кабульского Университета остановила его толпа девушек-студенток, несколько сот человек, выволокли из машины, испачкали какой-то краской, его и водителя, забросали помидорами и тухлыми яйцами!

На словах все было просто и ясно: интернациональная помощь, защита южных рубежей. Партия говорила одно, а на деле все иначе представало, и все вынуждены были мириться с этой двойственностью.

Чуть было не сожгли заживо… В феврале это было, накануне Дня Советской Армии. Совещание проводил тогдашний член Военного совета. Возвращались в дивизию поздно, стемнело уже и решили, чтобы не терять время, рвануть напрямую, по «духовке», как назвал ее Сашка-шофер, так быстрее: к Политехническому институту, там налево, к элеватору, и вниз, по краю Кабула прямо в дивизию, в район «Теплого стана» – так окрестили его советские.

«Духовка» была совершенно свободна, ни одной встречной машины. Улицы опустели, дуканы закрылись, хотя обычно в это время магазинчики работали, и керосиновые лампы бросали свет в темноту улиц.

Сорокин сидел на броне, свесив ноги в командирский люк, жмурился от холодного встречного ветра. БТР вписался в крутой поворот и начал тормозить – впереди, в ста метрах, перегородив улицу, выросла толпа афганцев.

– Праздник у них какой, что ли? – сказал Сорокин, и крикнул вниз, лейтенанту, который сидел на командирском месте внутри бронетранспортера: – Давай на малой скорости, потихоньку. Расступятся!

Толпа проглотила БТР и дальше не пускала. Дурацкая ситуация! В первые минуты Сорокин растерялся. Он пытался приветливо улыбаться афганцам, махал рукой, в ответ получал откровенно враждебные возгласы. Народ вдруг забурлил, как море во время шторма, заклокотал от ненависти к советским военным.

«Аллах Акбар! Аллах Акбар!» – пронеслось по толпе. Сорокин снял висевший на открытом люке автомат, щелкнул предохранителем, передернул затвор, выстрелил вверх. Что-то ударило его сзади по голове, палка вроде, хорошо что он был в меховой шапке, она смягчила удар. Полетели камни. Он пострелял еще несколько раз в воздух, одиночными. Толпа продолжала напирать на бронетранспортер. Пришлось спешно и потому неуклюже, – Сорокин даже в один момент почувствовал, что застрял в люке, занервничал, – спускаться под броню, спасаясь от камней, наглухо закрыть все люки.