Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

Все остались – там! Там, наряду с редкими глупостями, и трусостью,

…и такое бывает, что скрывать?..

живут боевая дружба,

…э-э-х! разве это объяснишь словами… это только в песни

передать…

и долг, и теплота, и единение небывалое, нигде и никогда неповторимое.

…там, все там осталось…

…она никогда не будет знать, и не поймет, кто я был на самом деле…

она принимает меня за другого человека, за того, кем я некогда был,

давно… ей было бы покойней, если бы она не разгадывала, что я есть

теперь, в кого превратился… ей меня не понять… лучше я останусь

для нее таким, каким был раньше… пусть она вспоминает меня

молодым, здоровым, и ничего не знает о ранении, о войне, о том, что

бывает с людьми на войне, чтобы отголоски войны не омрачали ее

существование, ибо только прошедший войну и познавший ужас

творящийся на войне может понять другого, и может догадаться,

отчего там люди бывают счастливы, и почему вновь и вновь бегут

обратно, в мир войны, хотя бы в мыслях…

Как он может переваливать часть груза на ее плечи? И делиться гнетущей тяжестью. Разве не достойна она лучшей участи? Пусть же обрушится страшной новостью известие о его гибели, пусть на том все и закончится, отплачится, и забудется, и останется, как плохой сон, перетерпится, переживется, уйдет в прошлое, и жизнь постепенно выправится,

Ныло сердце, ныла душа.

Надеялся он вылечить душу алкоголем. Ведь получилось же у прапорщика Пашкова, вытравил он из себя трехлитровой банкой спирта заразу афганскую, а позднее остатки несчастной любви!

Одновременно закралось вдруг и не давало покоя жуткое подозрение, что обманули его еще в первом госпитале, что иначе бы выходили в Кабуле после ранения, и не отправили бы раненого в Союз, и что в строй бы он вернулся тогда в родную часть, а не получил бы предписание следовать к новому месту службы.

…что-то здесь не так!.. я же должен был ехать обратно в полк!.. и

дослужить в Афгане… а вместо этого… что же произошло на самом

деле?..

Если распутать загадку, откроется некая тайна, которая перечеркнет все, что, с грехом пополам, наладилось.

…если что-то еще можно наладить…

Рестораны он старался избегать, пил чаще один, хотя порой случалось, что сталкивался с тихими пьяницами, которые не лезли с глупыми вопросами, молчали. Шарагин пил, наслаждаясь собственным унижением, заслоняясь от реальности размытым, хмельным восприятием действительности, сломавшись под напором повседневных сложностей, десятки из которых маячили на горизонте роковой неразрешимостью. Добровольно истощал себя пьянством, скатывался вниз, надеясь превратиться в ничто, чтобы затем воскреснуть, воскреснуть с чистой обновленной душой и начать все заново.

…пока не померк в душе свет…

…алкаши у винного магазина, пьют от безделья, это люди

конченые, отбросы… на Руси всегда народ пил… правильно

Некрасов писал про мужика нашего, что тот «до смерти работает, до

полусмерти пьет»… пьяное состояние души – это у нас в крови… но

ведь я же не всегда был таким? или это приходит с годами? я не пил

почти совсем до Афгана… я начал пить именно там… чтобы снять

стресс, и после боевых, и перед, и между… я спиваюсь, я медленно

спиваюсь… ну и пусть! почему мне каждый день хочется выпить?

сначала было в кайф, а теперь оказалось, что я окольцован водкой…

ну и черт с ней! хочу и пью!.. меня тянет выпить: днем, вечером,

перед сном… я так скоро стану похож на этих алкашей… отставить!

мне можно, можно, потому что… потому что… потому что я видел

слишком много раз смерть, а теперь пью, чтобы… чтобы… забыть,

как она выглядит…

Отгораживаясь от всех, словно монах, находил он облегчение в вине и водке, тешил себя надеждой, что отпустит в конце концов Афган, душа выздоровеет, приноровится жить в мире без войны, и тогда можно спокойно ехать домой, ничто больше не разлучит с семьей.

…кроме смерти…

…Смерть явилась в реанимационное отделение Кабульского госпиталя, чтобы забрать кого-то, кто был хорошо знаком Шарагину, кто лежал рядом. Она зашуршала, как крыса в углу, глянула, поднимаясь с пола, поверх выбившихся из-под простыни пальцев на ногах Шарагина, встретилась с ним взглядом, заполонила все помещение, схватила первую жертву. Смерть не церемонилась с тем человеком, просто отняла у него способность дышать, остановила сердце, и ждала, когда, наконец, остынет тело. В первые мгновения, когда она появилась в помещении, Шарагин оторопел и закрыл глаза, а потом увидел, что он вовсе не в реанимации, а в морге.