Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

половина не разучилась радоваться жизни…

Шарагин вынул из пачки две сигареты. Одну сигарету инвалид вставил в губы, вторую заткнул за ухо, похлопал себя по поношенному пиджаку, достал спички.

– На, батя, купи себе выпить-закусить, – Шарагин отделил от пачки денег двадцатипятирублевую купюру. – Ты один в этом городе встречаешь меня с улыбкой. Я дома, батя, я наконец-то дома!

Лена, всего секунду назад собранная, серьезная, внутренне вздрогнула, и растерянность вместе с неожиданной радостью засветились на лице, в глазах.

Она не всплеснула руками – руки оттягивали хозяйственные сумки с продуктами. Не кинулась навстречу, чтобы повиснуть на шее. А надо все же было бы не упускать момент, подбежать и утонуть в крепких объятиях, и заплакать от радости. Сколько мечтала, что так именно и будет, так и встретит – непременно радостью и слезами счастья.

Обо всем она вдруг забыла. Лена точно ослабла и лишилась всяких сил идти. Ноги не несли. Что-то сковало ее. Тяжелые сумки выскользнули из рук, и одна из них завалились на бок,

…так смертельно раненый человек падает, словно мешок… всем

телом вниз…

из сумки покатилась картошка.

…так солдатня сыпется с брони при обстреле…

Ее тонкие, чувствительные к настроению брови дрогнули.

…это – я! не призрак это, милая!.. целая вечность разделяла нас!..

Тогда он, почему-то вначале тоже растерявшийся, зашагал ей навстречу. Не бодро. Как-то устало. Не побежал, как представлял себе в мыслях, скорее обнять-кружить-носить. А именно зашагал. Не совсем уверенно. Вернее, совсем неуверенно. И совсем не как бывало в курсантские годы.

А Лену тут точно зацепило: как он постарел! Всего-то два года прошло! В госпитале – и то выглядел лучше! И это ужасное ранение! Нет, он не хромал. Но что-то в том, как он шел, говорило: вот идет совсем не тот человек, которого она знала еще недавно.

Она не двигалась. Она зачем-то, видимо в смятении, присела подбирать картошку, и потому произошло еще большее замешательство, и Олег, вместо того, чтобы, когда уже подошел, сразу обнять и поцеловать ее, опустился рядом, помогать укладывать картошку в сумку.

…не заладилось, не попал в такт…

Позднее же вышла осечка и с Настюшей.

– Как же она тебя ждала! Только и спрашивала меня каждый день: «Когда папа плиедет? Когда папа плиедет?» Она никак не научится букву «р» выговаривать. – Отдыхай, душ прими, а я – в детский сад, – Лена открыла дверь.

Он прислушался к тишине в квартире. Заметил тапочки:

– А где старики?

– Родители – на службе. Дед Алексей гостит. Как всегда, на рыбалку умотал.

Значит, они одни, значит, никто не помешает им насладиться первыми минутами воссоединения, значит…

– Иди ко мне…

Она ответила на поцелуй.

– Потом, Олежка. Ну, пожалуйста… – хрупкая, тонкая, на голову ниже его, высвободилась из объятий. – Я опоздаю…

Обернулась уже в открытых дверях:

– Ты обиделся?

Он скрыл досаду:

– Нет. Конечно иди…

Два года прожила Лена с его родителями,

…два года!..

прожила в доме, который сам он плохо знал. Ходил теперь, заглядывал в комнаты. Совсем малюсенькие. Низкий потолок. Кухонька – одной хозяйке тесно, двоим – еле-еле развернуться.

В гостиной у дивана лежали вещи деда Алексея.

Привез Шарагин сюда свою молодую семью перед Афганом, что называется, «определил под присмотр». Да иначе как управилась бы Лена?

Мама ее работала сельской учительницей в Рязанской области, отец утонул, когда Лена еще не закончила школу. Куда ей одной да с ребенком?

Сюда, на адрес родителей, посылал он из Афгана письма, сюда приезжал в отпуск.

Родители перебрались в эти края, когда он уже поступил в десантное училище. Стены казались чужими, неродными. Впрочем, настоящего дома у Шарагина никогда не было. Были в детстве квартиры на год, на три, койка в суворовском училище, в казарме, в общежитии, снимали они с Леной комнату перед Афганом.

…вероятно, не последнюю роль в том, что Лена полюбила меня,

молодого лейтенанта, сыграл образ деда, офицера, фронтовика,

которого, впрочем, живым она не застала, но заочно очень нежно

любила, делилась рассказами бабушки о нем…

Степан Аркадьевич погиб на войне. В память о нем у матери Лены хранились подполковничьи погоны, завернутые в газету «Правда» 1944 года, награды и несколько фотокарточек с фронта.

…удивительно, сколько лет прошло, ему бы сейчас было за