Куойл достал из машины флягу с водой. Пятнадцать минут спустя они уже пили из лимонадных банок обжигающий чай с привкусом дыма и апельсина. Тетушка натянула на пальцы рукав свитера, чтобы не обжечься. Туман робко касался их лиц. Вокруг ног тетушки от ветра хлопали брючины. Клочья тумана наполнились бледно-коричневым сиянием, отступили, открывая залив со все еще неясными очертаниями.
— Ах! — вскрикнула тетушка, указывая в клубящуюся дымку. — Я видела дом. Старые окна, сдвоенные печные трубы. Таким, каким он был всегда. Вон там! Говорю тебе, я его видела!
Куойл стал пристально вглядываться, но видел только клубы тумана.
— Да вон там! Бухта, а потом дом. — Тетушка живо пошла прочь.
Банни тоже выскочила из машины, все еще в спальном мешке, шаркая им по асфальту.
— Это он? — спросила она, уставившись на бетонную стену. — Он ужасный. Без окон. А где будет моя комната? Можно мне тоже лимонада? Пап, из банки идет дым, и у тебя изо рта тоже. Пап, а как ты это делаешь?
***
Через полчаса они уже пробирались к дому. Саншайн сидела на плечах тетушки, Куойл нес Банни, собака хромала сзади. Ветер забрался под туман и поднял его вверх. Показалась покрытая рябью гладь залива. Указывающая вдаль рука тетушки напоминала фигурку со стальной сигарой в руке, какие обычно ставят в тире. Они увидели тральщик, дошедший до середины самой узкой части бухты, который оставлял за собой волнистый след, напоминавший очертания видневшейся за ним береговой линии.
Куойл пробирался сквозь кустарники, Банни сидела на его плечах, сцепив руки под его подбородком. В тумане дом, поросший травой, казался зеленым и наклонившимся на один бок. Она терпела руки отца на своих коленях, запах его волос, его бурчание о том, что она весит целую тонну и что почти его задушила. В такт его шагам дом раскачивался в холмистом океане низкорослых берез. Ее тошнило от этого зеленого цвета.
— Не балуйся, — сказал он, ослабляя хватку ее пальцев. Шесть лет отделяли его от нее, и каждый день расширял пропасть между ее лодочкой, стремящейся уйти в открытое море, и берегом, которым был ее отец. — Почти пришли, почти пришли, — уговаривал ее Куойл, в душе сочувствуя лошадям.
Он опустил ее на землю. Она несколько раз пробежала с Саншайн по изогнутому камню. Дом отразил их голоса, сделав их глухими и незнакомыми.
На огромном камне стоял мрачный, заброшенный дом. Его отличительной чертой было окно, по бокам которого были еще два окошка, поменьше. Будто взрослый стоит, положив руки на плечи своих детей в оберегающем жесте. Веерообразные светильники над дверью. Куойл обратил внимание на то, что в окнах не было половины стекол. Краска хлопьями отставала от дерева. В крыше были дыры. Волны в заливе катились одна за другой.
— Чудо, что он еще стоит. Смотри, крыша ровная, как струна, — сказала тетушка. Она дрожала.
— Давай посмотрим, что там внутри, — сказал Куойл. — Вдруг полы провалились в подвал.
Тетушка засмеялась.
— Вряд ли, — закричала она. — Там нет никакого подвала. — Дом был крепко привязан тросами к железным кольцам, вбитым в скалу. Потеки ржавчины, зазубренные, вырубленные в камне ступени, расселины, такие глубокие, что в них мог спрятаться ребенок. Тросы ощетинились надорвавшимися нитями.
— Верхушка камня не совсем ровная, — сказала тетушка. Ее фразы были отрывистыми и трепетали, как ленточки на конце шеста. — Рассказывали, что до моего рождения во время шторма дом раскачивался как кресло-качалка, вперед-назад. Женщин тошнило, все боялись, поэтому его привязали. Теперь он не двигается, но ветер так поет в этих тросах, что один раз услышав этот звук, не забудешь его никогда. О, как хорошо я помню зимние вьюги! Как он стонал! — Ветер вился вокруг дома, как гирлянда. — Это было одной из причин, почему я радовалась переезду в бухту Опрокинутую. Там, в бухте, был большой магазин, что тоже было важно. Но потом мы поехали в Кошачью Лапу и через год уже были в Штатах. — Она заставила себя успокоиться.
Читать дальше