Эн­ни Прул: Корабельные новости

Здесь вы най­де­те опи­са­ние не­сколь­ких лет жиз­ни Ку­ой­ла, ро­див­ше­го­ся в Брук­ли­не и вы­рос­ше­го в ат­мо­сфе­ре уны­лых сель­ских го­ро­дов.

Он про­вел свое дет­ст­во в че­ло­ве­че­ском му­ра­вей­ни­ке, му­ча­ясь от ме­тео­риз­ма и су­до­рог. В го­су­дар­ст­вен­ном уни­вер­си­те­те, при­кры­вая ру­кой под­бо­ро­док, он мас­ки­ро­вал свои му­ки улыб­ка­ми и мол­ча­ни­ем. С тру­дом до­жив до два­дца­ти­ле­тия, он к три­дца­ти го­дам нау­чил­ся скры­вать свои чув­ст­ва и ни на что не рас­счи­ты­вать. Он очень мно­го ел, лю­бил сви­ную нож­ку и кар­тош­ку с мас­лом.

В сво­ей жиз­ни он ра­бо­тал оп­то­вым тор­гов­цем ав­то­ма­тов с кон­фе­та­ми, ноч­ным де­жур­ным в ма­га­зин­чи­ке ря­дом с туа­ле­том, третье­раз­ряд­ным ре­пор­те­ром. В воз­рас­те три­дца­ти шес­ти, хо­ло­стой, пре­ис­пол­нен­ный пе­ча­ли и не­раз­де­лен­ной люб­ви, Ку­ойл пе­ре­ехал на Нью­фа­унд­ленд, зем­лю сво­их пред­ков. Он ни­ко­гда рань­ше там не бы­вал и не со­би­рал­ся ту­да ехать.

Там кру­гом бы­ла во­да. Ку­ойл бо­ял­ся во­ды, он не умел пла­вать. Его отец раз за ра­зом рас­це­п­лял его су­до­рож­но сжа­тые паль­цы и бро­сал его в бас­сей­ны, ре­ки и озе­ра, в на­бе­гав­шую вол­ну. Ку­ойл знал, ка­ко­вы на вкус во­до­рос­ли и мор­ской пе­сок.

В этой не­спо­соб­но­сти млад­ше­го сы­на нау­чить­ся пла­вать отец ви­дел ис­точ­ник дру­гих его не­дос­тат­ков, раз­рас­тав­ших­ся во­круг пер­во­ис­точ­ни­ка, как ра­ко­вые клет­ки: не­уме­ние внят­но раз­го­ва­ри­вать, ров­но си­деть и вста­вать по ут­рам, от­сут­ст­вие пра­виль­ной сис­те­мы цен­но­стей, чес­то­лю­бия и ка­ких-ли­бо спо­соб­но­стей. Он во­об­ще не был на что-ли­бо спо­со­бен. Отец вос­при­ни­мал сы­на как соб­ст­вен­ную не­уда­чу.

Ку­ойл хо­дил, не­ук­лю­же шар­кая но­га­ми, на го­ло­ву воз­вы­ша­ясь над свои­ми свер­ст­ни­ка­ми, и об­ла­дал очень мяг­ким ха­рак­те­ром. Он знал об этом. «Эх ты, ду­би­на сто­еро­со­вая», — го­во­рил ему отец. Сам он то­же не был ми­ниа­тюр­ным. А брат Дик, лю­би­мец от­ца, де­лав­ший вид, что его сей­час вы­рвет, вся­кий раз, ко­гда Ку­ойл вхо­дил в ком­на­ту, ши­пел на не­го: «Сви­ная зад­ни­ца, со­п­ли­вая ро­жа, урод, бо­ро­да­воч­ник, ту­пи­ца, бом­ба-во­нюч­ка, жир­дяй». Он бил и пи­нал его до тех пор, по­ка Ку­ойл, всхли­пы­вая, не сво­ра­чи­вал­ся на ли­но­ле­уме, при­крыв го­ло­ву ру­ка­ми. И все­му ви­ной был глав­ный не­дос­та­ток Ку­ой­ла: он вы­гля­дел как-то не­пра­виль­но.

Ог­ром­ная не­ук­лю­жая глы­ба те­ла. Уже в шесть лет Ку­ойл ве­сил три­дцать шесть ки­ло­грамм. В ше­ст­на­дцать он уже был по­хо­ро­нен под гру­дой пло­ти. Го­ло­ва бы­ла по­хо­жа на об­ру­бок, ни­ка­ких на­ме­ков на шею, ры­же­ва­тые во­ло­сы тор­ча­ли вверх и на­зад. Чер­ты ли­ца бы­ли ском­ка­ны и на­по­ми­на­ли дви­же­ние паль­цев в жес­те воз­душ­но­го по­це­луя. Гла­за цве­та пла­сти­ка. И чу­до­вищ­ный под­бо­ро­док, не­ле­пый утес, тор­ча­щий с ниж­ней час­ти ли­ца.

В мо­мент его за­ча­тия ак­ти­ви­зи­ро­вал­ся ка­кой-то ано­маль­ный ген, как од­на-един­ст­вен­ная ис­кра ино­гда вспы­хи­ва­ет на при­сы­пан­ных пе­п­лом уг­лях, и на­гра­дил его ги­гант­ским под­бо­род­ком. Ре­бен­ком он при­бе­гал к раз­лич­ным хит­ро­стям, что­бы спря­тать­ся от лю­бо­пыт­ных взгля­дов: улыб­ка, по­ту­п­лен­ный взгляд и пра­вая ру­ка, взле­таю­щая, что­бы при­крыть под­бо­ро­док.

Он на­чал осоз­на­вать се­бя как не­кую сто­рон­нюю фи­гу­ру: на пер­вом пла­не бы­ла его се­мья, а где-то вда­ли, на зад­нем пла­не, на­хо­дил­ся он сам. До че­тыр­на­дца­ти лет он те­шил се­бя мыс­лью о том, что слу­чай­но по­пал в чу­жую се­мью и что где-то жи­вет его род­ная се­мья, сбив­шая­ся с ног в по­ис­ках по­хи­щен­но­го Ку­ой­ла и меч­таю­щая о вос­со­еди­не­нии с ним.