Димфна Кьюсак - Чёрная молния

– Это мой сын Питер.

Тэмпи ласково потрепала ребенка.

– Я знаю, – сказала она.

Подошла симпатичная шустрая девочка.

– И ее я знаю. Это Тоффи.

Тоффи беззаботно хихикнула. Видимо, все происходящее забавляло ее.

– Вы сказали, что занялись этим лишь потому, что решили бороться за внучку, – продолжала Ева. – У меня еще больше причин вести борьбу. Если моя нога позволит мне когда-нибудь встать, я не остановлюсь даже перед угрозой тюрьмы. – Ее черные глаза загорелись, губы решительно сжались. – В Уэйлере я была слишком изолирована от всего мира, и жилось мне легко. Но за последние три дня я будто прозрела. Я слышала, как старший инспектор и его жена позволяют себе разговаривать с Эммой, с Джорджем да и со мной – никогда в жизни со мной никто так не разговаривал. А вчера инспектор ударил Питера по лицу. В Уэйлере никто не поднимал руки на детей ни при жизни моего отца, ни потом. Мне нужно было приехать сюда, чтобы увидеть, как бьют по лицу моего внука лишь за то, что он чуть замешкался и не угодил человеку, в обязанности которого входит приобщать к цивилизации людей с черной кожей. Джед прав, когда говорит, что люди, сидящие на вершине дерева, не могут считать себя в безопасности, пока стоящие внизу держат в руках топор.

– Когда уедете от нас, вы будете рассказывать о том, что увидели здесь? – спросила Эмма.

– Я непременно расскажу обо всем, что узнала, – пообещала Тэмпи. – До приезда сюда я даже не подозревала, с чем мне придется столкнуться. Я думала, речь идет лишь о борьбе за ваше возвращение в Уэйлер. Теперь я вижу: за этим кроются вещи более важные.

На темном лице Эммы, словно два уголька, горели глаза. В ее низком, грудном голосе слышалось волнение:

– В таком случае расскажите всем: не аборигены виноваты в том, что они такие грязные, ленивые и невежественные. Разве у них есть хоть какая-то возможность стать другими? Если вас спросят, почему дети аборигенов – кожа да кости, почему они не могут хорошо учиться, повторите слова учителя: «Дети голодают». Кое-кто из ребятишек и мог бы посещать школу в Уоллабе – учитель у нас хороший, – но родителям нечем их накормить, а голодных ведь в школу не пошлешь. Родители не в состоянии даже прилично одеть своих детей. Мужчины обычно уезжают на сезонные работы – собирать горох или фрукты. Остаток года семьи живут на эти деньги. После уплаты ренты почти ничего не остается, еле сводят концы с концами. Только у Джорджа имеется постоянная работа.

Жена инспектора – у меня не поворачивается язык называть ее заведующей хозяйством – наверняка скажет вам, что черные женщины не хотят обременять себя заботами о своих младенцах. А вот доктор подтвердит, что вода в ручье загрязнена, и все же им приходится мыть детей в этой воде и даже поить их ею. Только у инспектора есть собственный бак для воды, да вот еще у нас. Джордж купил подержанный бачок и сам его установил.

Инспекторша скажет вам, что у аборигенок нет чувства собственного достоинства, нет человеческой гордости. А откуда может взяться гордость, если они ходят в обносках, сами голодают, лишь бы только хоть как-то накормить детей. Расскажите всем, что в резервации нас заставляют покупать продукты в лавке при доме старшего инспектора по ценам, почти в два раза более высоким, чем в городе. Вы спросите, почему мы не ходим в город, хотя до него всего три мили? Потому что там с нами обращаются еще хуже: лавочники гонят из своих лавок, полиция гонит вон из города, если мы появимся на улицах после десяти часов утра. Таковы факты.

Вот вы сейчас в моем доме: на вид он неказистый. Но присмотритесь получше. Все, что здесь есть, до самой последней мелочи, мы с мужем заработали своими руками. Я скребла чужие полы, стирала белье для белых (они платили мне вполовину меньше, чем любой белой женщине). Пристройку мы тоже сделали сами. А разве это все наше? Как бы вы посмотрели на то, что в ваш дом в любое время дня и ночи без стеснения вваливаются инспектор, полиция, служащие из управления по делам аборигенов разгуливают по нему, хозяйничают, даже не спросив вашего разрешения? А у нас это все в порядке вещей.

Управление по делам аборигенов вовсе не интересует условия нашей жизни. Оно защищает таких бездельников и пьяниц, как наш старший инспектор, да еще тех белых из города, которые эксплуатируют нас, выплачивая половину того, что им пришлось бы заплатить белым рабочим. Только о них и заботится это управление. У нас не ведется борьба ни с москитами, ни с глистами, ни с дизентерией, а ведь от всего этого можно избавиться за какой-нибудь год, если взяться по-настоящему. А разве муниципалитет озабочен этим? Отнюдь нет. По мнению муниципалитета, здесь нужна только крепкая рука, чтобы держать нас в узде.