Наталья Галкина - Пенаты

Гаджиев пришел в восторг от подобного выступления вечно молчащей, несомненно, побаивающейся их с Костомаровым Адельгейды и энергично отправился по пляжу к косе подвешивать яйцо на простертой к заливу узловатой лапе одной из сосен.

— Эй, уйдите оттуда! — крикнул Костомаров, сильно сомневающийся в способностях домоправительницы, домработницы и экономки Николая Федоровича. — Возвращайтесь, Гаджиев!

Что и было исполнено.

Адельгейда почему-то держала пистолет на плече, выставив локоть вперед; она вгляделась, потом, вытянув руку, выстрелила, почти не целясь, выстрел последовал сразу же за тем, как она разогнула локоть. Гаджиев, смотревший на подвешенную цель в бинокль (военно-полевой, тоже трофейный) увидел микроскопический взрыв из скорлупы вкупе с белково-желтковой эмульсией и воскликнул:

— Есть! Браво!

Адельгейда молча отдала пистолет Маленькому, пошла к дому чуть увязая в песке в своих неизменных черных туфлях-лодочках.

— Где ж вы так научились? — спросил Костомаров вслед.

— В тире.

— А почему яйцо? — спросил Гаджиев.

— Сразу видно, разбивается.

— По некоторым верованиям, — не спеша промолвил Гаджиев, — яйцо — символ мироздания.

— Что ж это за тир, где стреляют по яйцам, когда в еде вечная недостача? — спросил Маленький.

Адельгейда слышала его реплику. Войдя в дом, она закрыла за собой дверь, прошла на кухню и там ответила:

— Тир под Новониколаевском 1909 года.

И добавила, ни к кому, собственно, не обращаясь:

— Если поискать — и «смит-и-вессон» найдется в доме, да Николай Федорович искать не велит.

«Почему я должен уезжать?» — Место и время встречи с романтической барышней. — « Свидание хотя и состоялось, но...» — Рассуждения о смерти при старомодном освещении.

«Глупости, — думал он, — почему я должен уезжать? Из-за вздорного старичка? Где хочу, там отпуск и провожу. За которой хочу, за той и ухаживаю. И на свидание к тебе, Ларочка, конечно, пойду, но ты меня не соблазнишь, дудки, я несовершеннолетних не совращаю. Вот целоваться, обниматься, лясы точить — дело другое. С удовольствием».

«Интересно, — думал он, подходя к лачуге без десяти двенадцать. — А почему в полночь? Романтично? Родители успевают заснуть? И почему у лачуги? Чтобы в нее забраться? Верно; никто из гуляющих по пляжу не увидит. Мало ли, гости сорвавшегося с цепи хозяина выведут воздухом подышать».

Где ему только не назначали свиданий.

Возле деревенской бани, у памятника Екатерине Второй, под часами, на мосту, у сломанного дуба, за той скалой, за курганом, у входа на кладбище, в овраге, на сеновале (классический случай; только непонятно, почему, из-за снов или детских страшилок, он боялся спрятавшейся в сене змеи, даже слышал порою шорох ползущей в сухих стеблях гадюки, советский Адам стаковою же Евою, которая к тому же принесла узелок недозрелых яблок), в библиотеке, на пустыре. В укромных, людных и вовсе публичных местах. Правда, в полночь он на свидание ни разу не таскался.

Лара вычитала: женщина должна чуть-чуть опаздывать на свидание; она опаздывала, глядя на часы, пришла в пять минут первого. Похоже, он и не заметил.

— Я забыла спички, — сказала Лара.

— У меня есть, я ведь курю. Неужто и вы курите?

Он не мог сказать ей «ты», хотя всегда легко переходил на «ты» с женщинами, впрочем, и с мужчинами тоже.

— У меня две свечки с собой. Мы сейчас пойдем в хижину и зажжем их.

— И будем у зеркала гадать, как Светлана с Татьяной?

Ему было приятно показать ей свою начитанность, которой не было, как известно, читать он не любил и с трудом одолел «Евгения Онегина»; школьная обязанность писать сочинения представлялась ему не обязанностью, а повинностью, наказанием, испытанием.

— О, вы и про зеркало знаете? Вы были внутри? Когда? Просто забрели?

— Подсматривал за Николаем Федоровичем, — сказал он честно. — Вместо двух свечек присутствовала керосиновая лампа.

— Что же он делал? — спросила Лара с отчаянным любопытством; она ему так понравилась в эту минуту!

— Кажется, репетировал.

— Репетировал? Да он театр терпеть не может, он мне сам говорил.

— То чужой театр, — сказал он, — а то свой.

— Мы не сможем тут гадать, — она поставила свечи перед зеркалом, — у нас второго зеркала нет.

— Хотите, я сбегаю к Маленькому за вторым? — спросил он трусливо, желая удрать хоть на четверть часа.

— Мы ведь не гадать сюда пришли, — сказала она, сияя глазами.

— Слушайте, а если не нам одним не спится и кто-нибудь увидит свет в окошке лачуги?