Татьяна Алферова - Охотники на снегу

Как ни поворачивай, получается, что у Алика есть все, а у Валеры, считай, ничего: ни жены, ни работы путевой. Ни денег. Перебьется Алик, потерпит их с Викой в своем кабаке. Вечная несправедливость: одни как сыр в масле катаются, другие жопу рвут на восемь клиньев… Надо бы репетицию устроить: сперва просто так придти с Викой к Алику, а потом уж Бориса звать. Чтобы с Борисом все прошло без сучка, без задоринки. Борис точно пойдет, если сказать, что Светка будет. Он на Светку сразу запал.

Через час двадцать Борис отбыл. Вместе со Светланой. Они договорились обо всем сами и в окружающих более не нуждались. Хозяин Юрасик сделался Валере совсем неинтересен, Юрасик так переживал и пережевывал визит Бориса, что даже овца-Вика почувствовала себя ущемленной:

— Мы-то еще здесь, — напомнила она, не в силах отказаться от идеи совместных радостей на мягком пушистом паласе у дивана.

Но Юрасик все толковал, толковал ей о Борисе, пока не вмешался Валера:

— Твоя подруга самая крутая, да? — взорвался Валера. — Ее пригласили, между прочим, для Юрасика, а она что выкинула? Сказано же, Борису не до нее, у него ребенок маленький, кой черт она навязалась? Хозяина обидела! Ты будешь у Юрасика прощения просить?

Юрасик замахал ручками-прутиками:

— Господь с тобой, Валера, я не в претензии.

— Но Светка всегда себя так ведет, — удивилась Вика, — она всегда делает то, что хочет. Я же тебя предупреждала. Она сперва делает, а только потом думает. Потому до сих пор и не замужем, — тут Викуся прикусила язычок, но напрасно испугалась, Валера не заметил оговорки, не оценил степень Викиной заинтересованности в брачном вопросе.

— Это не потому, что она глупая, — продолжала защищать подругу Вика. — Она очень даже умная. Но активная чересчур, ты сам заметил. Светка считает, что действие должно предшествовать всему.

— Действие — первично, размышление — вторично. Все верно. Бытие определяет сознание, — хихикнул Юрасик.

Валера неожиданно развеселился:

— На всякое действие найдется противодействие. Пусть гуляют! Нам тоже никто гулять не мешает. Вздрогнем, сограждане!

Сограждане вздрогнули так согласно, что это могло сойти за лихорадку. Тост заели телячьей колбасой от Бориных щедрот, что безусловно было вкуснее мясного хлебца.

В кухне было темно и тихо, но та, что наблюдала сверху, разглядела даже поджарого таракана, неспешно пробиравшегося по замасленной плите в поисках лакомых подсохших капель от скворчавшей вчерашним вечером яичницы.

В восемь утра прозвенел будильник и захлебнулся под сонной рукой, утопившей кнопку звонка. Солнце проснулось на десять минут позже будильника, неуверенным румянцем окрасило расстеленный за ночь плотный снег и дом напротив. До кухни солнцу дотянуться не удалось, короткие и слабенькие февральские его лучи доберутся сюда лишь к обеду.

Наблюдающая сверху пожалела о потерянной возможности понежиться в стыдливых лучах, еще один восход — из отпущенных — пройдет без нее. Нелинейность времени, способность двигаться в прошлое, радовала ее меньше, чем сохранившаяся восприимчивость к запахам, хотя, если она и могла что-то изменить, то лишь благодаря этой чудесной способности оказываться в любом из дней по желанию. Ведь дни не исчезают, как принято думать.

Через четверть часа кухня наполнилась ароматами ванили и кофе. Наблюдающая с удовольствием добавила бы к этим ароматам запах свежих булочек, вынутых из духовки, но Алла решила выпить кофе без них. Купаясь в чудесных запахах, та, что сверху, едва не пропустила действие, ради которого здесь оказалась.

Алла отключила кофемолку, вытряхнула кофе в медную джезву с выпуклыми боками, украшенными растительным узором, задумалась.

Как предотвратить движение? Та, что сверху, заглянула в припухшее ото сна лицо Аллы и постаралась внушить женщине, чтобы она поставила кофемолку на место, на полку к темно-вишневым жестяным банкам, разрисованным одуванчиками, что стоят здесь с незапамятных времен и пылятся; но отвлеклась, почти как человек — на пустяки.

Зазвонил телефон. Алла вздрогнула, растерянно посмотрела на кофемолку — ну! вернись в сегодняшнее утро! Она нагнулась, поставила кофемолку на пол, между плитой и подоконником — давно следовало перенести плиту ближе к раковине! — и быстро направилась к телефону. Тот расположился на холодильнике.

Наблюдающая впорхнула в круглое зеркало, повешенное выше человеческого роста, чтобы прикрыть дыру на стене от некогда висящей здесь лампы, и свернулась там прозрачным клубочком. Еще оставалась надежда на вечер. Если точнее — на два вечера. Но лучше бы решить проблему сегодня.