Юлиан Кавалец - Современная польская повесть - 70-е годы

В той части процесса, которая проходила при закрытых дверях, необыкновенную бойкость продемонстрировал адвокат; по стенограмме чувствуется, что он чрезвычайно ловко охотился за малейшими деталями и за любым словом, которое могло бы дать ему повод заронить подозрение, что А. В. каким-то образом ответствен за то, что случилось с ясновельможной паненкой; кроме того — что тоже можно почувствовать, читая данный раздел протоколов, — это дало бы адвокату возможность показать порочность личности А. В., и еще его деятельность, а в результате появилась надежда на смягчение решений суда, включая и приговор участникам карательной группы, которая, действуя под непосредственным руководством Б. М., самым жестоким образом расправилась с А. В. в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое апреля 1945 года.

Что касается того, что произошло с ясновельможной паненкой, то бойкость проявил не только адвокат, но и прокурор, и все члены суда, и главный свидетель, которым — вот чудеса-то — оказался двенадцатилетний однорукий мальчик, и этот мальчик, несмотря на прифронтовую сумятицу, а может быть, и именно благодаря этому, многое подсмотрел и подслушал.

Не знаю, возможно, я ошибаюсь, а возможно, и нет — но от этого весьма обширного раздела судебных протоколов веет не только желанием добраться до объективной истины, но и нездоровым любопытством, охотой посмаковать, что ни говори, нечто любопытное, такое, что может вызвать не только профессиональный, но и чисто человеческий интерес; и вот сперва многократно пережевывается фраза — может, хотите попробовать господского мясца, — сказанная якобы в момент наступления неожиданной, внезапной тишины, тишины после долгих часов стрельбы и взрывов, тишины, которая была так внезапна, что показалась громче стрельбы; и все так изменилось, что в этой тишине стрельба казалась тишиной; и вот в этой нетихой тишине кто-то — не установлено, кто и где — довольно весело, слишком весело для недавней стрельбы и столь внезапной громкой тишины, сказал — может, хотите попробовать господского мясца?

Странная это была фраза, она могла означать что-то связанное с кухней или кладовкой, но позже выяснилось, о каком «мясце» шла речь; речь шла не о чем-то там с господской кухни, а о живой и обнаженной ясновельможной паненке, которая сидела тогда в подвале, под развалинами правого крыла дворца.

Позже оказалось, что изнасилованию, так заинтересовавшему судью и особенно адвоката, предшествовало еще одно изнасилование; иначе почему бы ясновельможная паненка оказалась голой?

Итак, с полной уверенностью можно утверждать — суд тоже пришел к этому заключению, — что ясновельможную паненку раздел и сделал с ней, что захотел, какой-то солдат, который воспользовался кратковременным затишьем в стрельбе, а потом опять разразилась стрельба, и на дворец посыпались снаряды, со стен повалились кирпичи и штукатурка, и все скрылось в дыму и пыли; как ясновельможная паненка могла тогда искать одежду, ну как могла…

Она быстро пронеслась вниз по лестнице и оказалась в подвале.

Жители деревни знают, почему она, когда приближался фронт, не смогла присоединиться к своей семье, не убежала вовремя; дело было в лошадях, ее любимцах; она хотела бежать вместе с ними и начала их спрягать по нескольку и привязывать сзади к повозкам; и возможно, это удалось бы ей, и она сумела бы убежать со всей своей семьей, да и табун погнать, но неподалеку началась стрельба, лошади переполошились, трудно было успокоить их и привязать к повозкам, а тут еще ясновельможный пан и ясновельможная пани и другие члены семьи стали торопить ее и кричать, чтобы она оставила лошадей и спасалась сама.

Ясновельможная паненка сперва не обращала на это внимания и продолжала возиться с лошадьми, хотя совсем рядом посвистывали пули, она уперлась и хотела сгусти лошадей во что бы то ни стало; но пули сыпались все гуще, в довершение всего одну из лошадей ранило, она упала и страшно захрипела; тогда с ясновельможной пани, матерью паненки, от страха случилась истерика, ясновельможный пан распорядился хлестнуть лошадей, привязанных к повозкам и бричкам, и трогаться; а до этого он еще крикнул дочери — садись верхом и скачи что есть сил за нами!

Тогда и она поняла, что с табуном не справиться, и, вскочив на своего любимого сивку, помчалась за семьей, но сразу же наткнулась на заградительный огонь; он, словно страшная стена, отделил ее от семьи, и она вынуждена была остановить коня; а потом, решив, что минует это препятствие из дыма, огня и взлетающей вверх земли, и не думая о том, что может погибнуть, пустилась галопом через поля и даже добралась до невысокого, густого перелеска, но там путь ей преградили люди, бежавшие из пылающей деревни, и убедили ее не ехать в том направлении, потому что деревня горит и там очень опасно.