Юлиан Кавалец - Современная польская повесть - 70-е годы

Машину мужа, старую модель «рено», Мария вела также на свой лад: уверенно, но не слишком резво. Выехав за пределы Варшавы, еще раз продумала распорядок ближайших дней: что касается экспозиции, то подготовка полотен уже приближалась к финишу. Сташек может потребовать ухода после этого происшествия, и лучше бы он остался в больнице. Она не сможет посвящать ему слишком много времени.

Впрочем, им уже давно не хватало времени друг для друга. Барыцкий разрушил их прежний семейный уклад. Каким образом этот жестокий и антипатичный пожилой человек сумел заразить Сташека болезненным и нелепым честолюбием? Ведь именно честолюбие, питаемое не потребностью творить, а жаждой власти, снедало ее супруга. Время, предназначаемое Сташеком для нее, все более урезывалось. Отнимал его Барыцкий.

Возвращаясь по вечерам домой, Плихоцкий обычно находил жену в спальне. Да, последнее время у них оставались уже только вечера, вдобавок не все. Мария сидела перед великолепным стильным зеркалом, проделав уже сложные манипуляции, чтобы сохранить de beauté [11] Красоту (франц.). , и расчесывала щеткой волосы. Сташек целовал ее в затылок, осведомлялся, как прошел день. До двух рисовала, потом была в кафе с коллегами. На какой-то дискуссии об изобразительном искусстве. Читала. Была в кино. Плихоцкий с отсутствующим видом внимал неторопливому ритму этих фраз, уже не воспламенялся рассказами супруги, перестал болеть за ее творчество. Казалось, он не ревновал ни к ее интересам, ни к мужчинам. Шел в ванную и принимал душ. Возвращался в спальню. Мария, вооружась очками в толстой роговой оправе, лежа читала. Обычно какие-нибудь труды французских авторов по истории или теории изобразительного искусства. Если Сташек наклонялся над ней и целовал в шею, откладывала книгу и снимала очки. Света не гасили. Удачно подобранная пара, с годами они досконально изучили друг друга и давнее буйство (может, только Плихоцкого) превратилось в культурное, рутинное и полезное для здоровья занятие. Теперь их связывало лишь это: секс, удобный, как домашние туфли. Мария испытывала наслаждение, созвучное ее внешности, творческой специфике, манере держаться. Это была не встряска, а ощущения, приглушенные и благостные. Потом снова тянулась за очками и книгой, чтобы еще часок посвятить чтению. И старалась забыть о суетных делах мужа, избегать мыслей об этом отвратительном Барыцком. Психогигиена, базирующаяся на самодисциплине. Результат работы над собой.

Но по утрам спала долго и подымалась часа через два после ухода мужа. Так было нужно. Что же касается Сташека, то здесь сфера ее влияния постепенно сужалась.

За все время их уже довольно продолжительной совместной жизни единственный раз на отдыхе в Югославии ее потянуло к другому человеку. Но этот южанин разочаровал Марию, был вульгарен, далек от деликатности, причинял ей страдания, не заботился об ее ощущениях. Она решила никогда больше не делать подобных опрометчивых шагов. И сочла себя счастливой женой. Несмотря на новое увлечение Сташека, вопреки тому, что он был — если можно так выразиться — обольщен Барыцким. О господи, опять этот Барыцкий! Откуда взялась его власть над Сташеком? Разговоры с мужем ничего ей не объяснили. Раньше, в должности инженера-конструктора, Плихоцкий зарабатывал лучше. И работа была творческая. А не административная, как теперь. И больше оставалось времени для себя. К чему Сташеку этот пост? Как можно допускать такие нелепые ошибки?

На рыночной площади в Н. Мария спросила, где больница. Минуту спустя поставила свою машину и взглянула на фасад больничного здания, которое подходило для любой ее сюрреалистической картины. Сейчас она не могла набросать эскиз, однако память фиксировала эту серо-желтую известку, местами облупившуюся, и окна, из которых могли бы выглядывать персонифицированные страдания. Воображение уже подсказывало Марии композицию. Паркинг, нагромоздить здесь безногие и обезглавленные туловища, на первом плане торс Венеры Милосской. А как фон — больница, в окнах которой отражается иной, нереальный мир.

В канцелярии седая женщина сообщила Марии, что заведующий и другие врачи в операционной.

— Вы, вероятно, интересуетесь судьбой пострадавших? Могу вас успокоить. Состояние вашего мужа не внушает опасений, — сказала секретарша. — Но подробнее…

— Да, понимаю, — вздохнула Мария и ретировалась в коридор. Стала у стены в живописной, заученной позе, и тут ее заприметил врач-стажер. Хрупкая, стройная пепельная блондинка с меланхолическим лицом. «Ага, видимо, по поводу аварии, — сообразил молодой человек. — Жена в отчаянии! Элегантная и современная, как из фильма Лелюша, в серых вельветовых брюках и замшевой куртке. Какая привлекательная!» Именно такое впечатление складывалось у мужчин при виде Марии. Поэтому стажер занялся ею, и, прежде чем врачи вышли из операционной, Плихоцкая уже сидела у постели мужа в палате интенсивной терапии, очищенной утром для варшавян. На другой койке лежал Качоровский, которого Мария, как всех водителей мужа и Барыцкого, знала в лицо. Физиономия бедняги вся в пятнах, многочисленные царапины были смазаны каким-то омерзительным фиолетовым раствором. Он спал.