Грэм Джойс - Курение мака

А маки росли там в невиданном изобилии. Все прежние опиумные плантации, какие нам довелось видеть, были просто маленькими делянками. Здесь же склоны холмов были сплошь покрыты цветами. Я заметил, что посадки мака перемежались с бобами. По-видимому, это должно было сбить с толку любого, кто собирался выяснить, что именно растет на поле. Белые, красные и фиолетовые цветы были рассеяны по зелени, как белье, разложенное на просушку. Многие цветы уже начали сбрасывать лепестки. Под ярким солнечным светом они казались восковыми, создавая миражи райского сада.

Мы проходили поле за полем. Интересно, можно ли стать наркоманом в результате такой прогулки? Хотя я и пытался отметить положение солнца для ориентировки, это был напрасный труд. Мы шли по нескончаемым развилкам, пересекающимся под самыми разными углами; пробирались и по звериным тропам, и по усеянной красными опавшими листьями земле, где не оставалось следов. Теперь я уже не смог бы найти дорогу до ближайшей деревни.

– Я уже спрашивал тебя, как нога, – сказал я Филу по дороге, – и хотел бы получить прямой ответ,

– В норме. Спасибо за заботу. А как твоя пиявка?

– В норме так в норме.

Я сдался. «Спасибо за заботу». Откуда эта фальшивая учтивость? Раньше я и не подозревал, что хорошие манеры могут служить маской. Каждый раз, когда я пытался разгадать Фила и его двусмысленные замечания, он выскальзывал как кусочек льда.

О близости деревни нас оповестил шум. Мы были уверены, что в здешней глуши электричества нет и не может быть, и оттого не сразу распознали звуки, которые вполне мог издавать включенный на полную мощность громкоговоритель. Отчасти это напоминало пение, только совсем не похожее на тайские песни, слышанные нами в Чиангмае. Мужской голос выводил повторяющиеся рулады, замирал и вновь набирал вибрирующую силу. Не знаю, должен ли был этот голос нагонять страх, если да, то своей цели он достигал. У меня просто все внутри сжималось.

Через гряду холмов мальчик вывел нас к озеру. Склоны холмов были расчищены под поля и окутаны легкой дымкой. Бамбуковые хижины не стояли в беспорядке, а теснились двумя отдельными рядами, и, когда мы приблизились к ним, я заметил, что конструкция хижин отличалась от той, какую мы видели раньше. Крыши были крыты гигантскими сухими листьями, и все лачуги стояли на низких сваях.

Можно было догадаться, что деревня не принадлежала племени акха, и я почувствовал, как занервничал наш проводник, когда он направился к первому ряду хижин. Не могу вспомнить, как прошел эти последние несколько сот метров. Как бы то ни было, все, что предшествовало нашему появлению в деревне, оказалось напрочь сметено тем, что случилось потом. Потому что здесь, в этом невзрачном глухом углу, я нашел Чарли.

Чарли, Чарли, Чарли… Чудесная моя дочурка, окрыленная девочка. Едва появившись на свет, она зажала мое сердце в свой маленький кулачок. Огонек мой, шелковый флажок добра и любви в безразличном мире. Я ее нашел!

События тех мрачных минут, когда мы вступили в деревню, неизгладимо врезались в мою память. Солнце, набрав избыток энергии, дышало на землю нестерпимым жаром, и казалось, что все происходит при ослепительных вспышках электросварки.

Из деревни доносилась странная музыка – то нарастающая, то ослабевающая.

Сперва на нас залаяла собака. Она кинулась к нам, но мальчишка-проводник отогнал ее бамбуковой палкой. Собака заскулила, и на шум из хижины вышел мужчина – посмотреть, в чем дело. Обнаженный выше пояса, он был одет в поношенные мешковатые штаны, подвязанные на икрах. В руках он держал мотыгу и, завидев нас, остановился как вкопанный. Можно было подумать, что этот крестьянин только что стал свидетелем чуда. Во всяком случае, для него мы вполне могли сойти за лесных духов.

Мальчик из племени акха вышел вперед и быстро заговорил на каком-то непонятном языке, явно не тайском, хотя я различил пару знакомых слов, когда юный провожатый указал в нашу сторону. Крестьянин махнул мотыгой на ряд домов и жестом дал нам понять, чтобы мы следовали за ним.

Мы прошли мимо к хижинам. Женщины, сидя на корточках вокруг разложенного на земле холста, перебирали какие-то корешки в зеленых наростах. Не прерывая работы, они проводили нас взглядами.

Мужчина с мотыгой вошел внутрь хижины, стоящей в тени, и, ощутив важность момента, я протиснулся вперед, так чтобы оказаться перед мальчиком, намереваясь пройти в хижину как можно скорее. Единственная свеча, горевшая внутри, едва позволяла увидеть фигуру, сидевшую с закрытыми глазами в позе лотоса на бамбуковой циновке в самом дальнем углу. Внутри стоял тошнотворный запах, от которого меня замутило. Воздух вибрировал колдовской музыкой. Я скинул рюкзак и пристроился на полу рядом с циновкой.