Денис Гуцко - Орлы над трупом

«Если бы я вчера поехала к нему…» – начинала она думать, сидя на полу возле гроба, но додумать до конца было страшно.

Наташа открыла «бардачок» и, нащупав пачку, выудила сигарету.

– Так необходимо тебе сейчас курить? – не выдержал Андрей. – У меня больше нет.

Она пожала плечом:

– Все равно тебе не хватит. Что одна, что две.

Прикурила и, убедившись, что сидит удобно, легко достает до пепельницы, полюбовавшись видом целенькой дымящейся сигареты в руке, сказала:

– А мы с тобой одну на двоих выкурим. Помнишь, как когда-то?

Она улыбнулась краешками губ и глаз, задумчиво глядя в пол.

– Ты еще сказал, что раньше только в армии докуривал одну на двоих. Мы шли откуда-то ночью… вылетело, не помню, откуда, – затянулась и выпустила дым в щелку. – Полнолуние было – хорошо помню. Луна огромная лежала прямо на домах, пылала. И кошки ходили все серебристые. Так отпечаталось, будто что-то очень важное в ту ночь случилось.

Не докурив до середины, Наташа отдала сигарету Андрею..

– Держи. Не пошла.

Откинулась на спинку и прикрыла глаза:

– Тогда было хорошо.

Она чувствовала, как приближается облегчение. Скоро она скажет это сначала себе, а потом Андрею. Но пока она не торопится, пусть жизнь возвращается постепенно.

– Тогда все было хорошо. Мы только-только начали жить вместе, две новеньких половинки. Так удачно складывалось, правда? А помнишь, как мы по реке плыли и на мель наскочили? В тот день была вторая годовщина нашего с тобой знакомства. И в тот день он подарил мне кольцо. Вернее, дарил – я не взяла. Помнил, видишь ли, целый год… ну, с той встречи в ресторане, мы тогда ему рассказали. Кольцо сделал на заказ… Ты про наш праздник не вспомнил… ты не вспомнил. Я собиралась взять у музыкантов микрофон и сказать во всеуслышание, что я тебя люблю. Но… тут мель, шум, бутылки попадали. Потом ты куда-то запропастился. Кажется, с господином Полуниным… Прости, – она открыла глаза и села прямо, – я… не о том совсем.

Наташа повела рукой, словно стерев что-то:

– Не о том. Интересно, если бы не та мель, что-нибудь изменилось бы? Был у нас шанс?

Все-таки вынула из сумочки помаду и подкрасила губы на ходу, уперев свободные пальцы в подбородок. Посмотрела в зеркальце на обратной стороне козырька – получилось нормально. Она уйдет от Андрея. Она уйдет с одним-единственным чемоданом – с тем самым, в который уместилась ее вторая, потайная жизнь. Придется трудно, потому что у нее нет профессии, которая бы ее кормила. Она будет жить бедно. И снова будет правильно и хорошо.

– Знаешь, мне хочется думать, что если бы не та мель, все было бы по-другому.

Чем теперь заполнить жизнь? Она действительно привыкла лгать. Ложь занимала ее, сжигая нерастраченные силы, отвлекала от неутешительных выводов. Но был еще Полунин. Был в ее жизни Полунин – тяжелый, неисправимо мужиковатый, с мрачным безжалостным умом, была его любовь, такая взаправдашняя, что нагоняла робость. Была его любовь, правдивая и тихая, как смерть, – и сердце захлебывалось от жалости к самой себе оттого, что нечем ответить, оттого, что сама не можешь так.

Наташа спросила, далеко ли еще до Литвиновки. Так и не дождавшись ответа, поджала ноги и закрыла глаза, твердо решив, что попытается уснуть, хотя бы на несколько минут.

– Что же он хотел сказать, а? – говорил Вадим сидящему рядом пожилому флейтисту. – Что я на самом деле негодяй, каких свет не видывал? Зачем держал? А? Держал-то зачем? Такого-то? Скажи.

Но флейтист молчал. Пытался сложить на лице какую-то неудобочитаемую гримасу – в равной степени она могла быть одобрительной и осуждающей. Флейтисту, кажется, было все равно. И только когда ему передавали кочующую по салону бутылку, он коротко булькал и, дождавшись, когда бутылку заберут из его вытянутой руки, жарко выдыхал и тер сухие ладони. Вадим пожалел, что посадил на переднее сиденье его, а не молодого черноволосого скрипача. Тот был куда как разговорчивей. И хоть Вадим говорил не с ним, а с флейтистом, скрипача это ничуть не смущало. Перевесившись через бортик, отделявший водительское место и переднее пассажирское от остального салона, скрипач отпускал реплики так, точно обращались именно к нему. При этом смычок и гриф скрипки, торчавшие у него из-под мышки, вылезали далеко вперед и попадали Вадиму под локоть. Не отмолчался скрипач и на этот раз.

– Вот если бы ты не вернулся, – сказал он, широко осклабившись, – я первый бы утверждал: негодяй. Но ты же вернулся, забрал нас!