Андрей Столяров - Личная терапия

Марита Сергеевна чуть подается назад, и я невольно обнимаю ее за плечи.

От нее исходит тревожный жар.

– Они ничего не знают о нас. Они куда-то бегут и даже не подозревают, что мы на них смотрим.

– Мы тоже ничего не знаем о них, – отвечаю я. – Вот они сейчас пробегут, исчезнут, и мы никогда больше их не увидим.

– Ну и хорошо. Какое нам до них дело?

– Никакого.

– Тогда пускай исчезают. Я ничего не хочу о них знать…

Марита Сергеевна оборачивается.

Лицо у нее запрокинуто, губы полуоткрыты.

Рук я почему-то не отпускаю.

И вдруг она порывисто обнимает меня. Так – словно боится, что я тоже исчезну.

Затем примерно часа через полтора, я встречаюсь с Гелей. Эту встречу я тоже предпочел бы перенести хотя бы на пару дней. Во-первых, я еще слишком погружен в «текст» конференции: она еще держит меня, ни о чем другом я сейчас думать не в состоянии, а во-вторых, я также еще не вполне отошел от встречи с Маритой Сергеевной; два «рабочих сеанса» подряд – это даже физически тяжело.

И тем не менее, откладывать разговор тоже не слишком удобно. Внутренний карман мне слегка распирает конверт с деньгами, которые я только что получил. В конце концов Марита Сергеевна платит мне именно за работу с Гелей, и что бы там ни было я обязан эти деньги оправдывать.

К счастью, Геля облегчает мне сегодняшнюю задачу. Она явно в приподнятом настроении, и опасаться унылых жалоб и излияний, по-видимому, не приходится. Это чувствуется даже по ее внешнему виду. На ней – джинсовый синий костюмчик, поджатый вдоль всей фигуры элегантными швами; такой чистенький и аккуратный, такой свежий, отглаженный и симпатичный, как будто только что появился на свет. Костюмчик этот Геле очень идет. А под распахнутой курткой, утяжеленной молниями и многочисленными карманчиками, надета темно-коричневая, плотная блузка с зашнурованным длинным разрезом. Причем разрез, отворачивая края, тянется чуть ли не до самого пояса, а шнуровка такая свободная, что сквозь нее хорошо видны обе груди. Тем более, когда Геля, опираясь о столик, сутулится и немного подается вперед. Вряд ли она делает это намеренно. Скорее всего – инстинктивно, на уровне неосознанного кокетства. Тем не менее, на меня это действует. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не опустить глаза в соблазнительный вырез. Чуть ли не впервые со времени наших встреч я начинаю воспринимать Гелю как женщину.

Она и держится сегодня намного раскованнее, чем обычно. Поднимается мне навстречу, небрежно, точно близкому другу, подставляет щеку для поцелуя. Мне и в самом деле приходится ее целовать. Затем усаживается, несколько насмешливо на меня смотрит и говорит – голосом, в котором чувствуется легкая снисходительность:

– Ты что, виделся сейчас с моей муттер? От тебя пахнет ее духами.

Я выдерживаю внимательный взгляд. Надеюсь, что лице моем не выражается никаких эмоций. Я уже не раз объяснял Геле, что должен время от времени представлять ее матери отчет о работе, но ни под каким видом не склонен обсуждать, что именно я ей говорю. Точно так же, как я не обсуждаю с Маритой Сергеевной то, что мне рассказывает о себе Геля. Это – почти не пересекающиеся смысловые пространства.

– Она тебя случайно не соблазнила? – спрашивает Геля с иронией.

Видимо, сама мысль об этом кажется ей нелепой.

Я беру чашечку с кофе и делаю несколько коротких глотков. Всем своим поведением я демонстрирую, что отвечать на глупости не намерен. Пусть болтает, что хочет, если уж у нее сегодня такой настрой. Я подожду. Мне спешить некуда.

Впрочем, Геля, по-видимому, и не ждет ответа. Она, в свою очередь, тоже делает несколько коротких энергичных глотков, отодвигает толстостенную чашечку, где сбоку прилепился яркий рисунок, секунду колеблется, вновь придвигает ее к себе, а затем, сжав пальцами фарфоровую белизну, сообщает, что у нее есть ко мне одно дело. Суть его сводится к следующему. Она много думала над моими словами о том, что человеку невыносимо жить, если у него нет какого-то высокого смысла. Причем, смысл этот, как правило, не возникает из ниоткуда, сам по себе. Он дается лишь в результате серьезного внутреннего усилия. Чтобы стать человеком, над этим нужно работать. Это – правильно. Геля с этим совершенно согласна. Однако, по ее мнению, надличностный смысл вовсе не обязательно заключается в достижении некой конкретной цели, он может состоять и в том качестве жизни, которое тоже немного соприкасается с вечностью. В том, например, что мы называем любовью. То есть, смысл, возвышающий человека над бытом, может заключаться в любви. Мы не можем обрести бога, поскольку это, скорее всего, от нас не зависит, но мы можем попробовать обрести то, что в человеческих силах. Это ведь в некотором смысле одно и тоже. Бог есть любовь, но и любовь, в свою очередь, есть предчувствие бога. Оно уже само по себе наполняет жизнь смыслом. И чем искать этот смысл в метафизических высях, где человеку, не владеющему философскими знаниями, просто трудно дышать, лучше обратиться к тому, что прорастает из самой жизни, к тому, что по природе своей уже обладает начальным метафизическим содержанием и для чего не требуется ни знаний, ни интеллекта, ни каких-либо особых условий.