Сергей Жадан - Интернат

— Аккуратно, — холодно говорит она. И тоже исчезает.

Потом Паша осторожно опускает внучку, подаёт руку дедушке. У деда ладонь костлявая и неуступчивая. Такими руками старые учителя в плохих школах таскают двоечников за ухо. Последней остаётся стоять копытоногая. Паша протягивает ей руку, женщина опирается на его ладонь, её прикосновение оказывается сухим и приятным, будто она только что вышла из тёплой квартиры, и вот она уже на удивление легко соскакивает вниз, натыкается на Пашу, так же легко от него отталкивается, быстрым движением поправляет волосы. Лицо у неё мокрое от дождя, но улыбающееся, словно она рада такой прогулке. Может, просто не хочет показывать, как ей страшно.

— Что у тебя с пальцами? — спрашивает Пашу. — Перелом?

— Всё нормально, — отвечает неохотно Паша.

— Ясно, — не верит она, поворачивается, топает по железнодорожному гравию на своих копытах.

Паша ещё раз оглядывается на вокзал. Видит, как из помещения на платформу выходят люди с автоматами, за ними выбегает приземистый, без бушлата: спешил, по-видимо- му, не успел одеться. За ним выбегает Пашин пёс, крутится у всех под ногами, держит в пасти что-то тёмное, такое, на что лучше не смотреть. Паша и не смотрит.

Под ногами скрипит гравий, время от времени попадаются пустые бутылки и пакеты из супермаркетов, снег вдоль железной дороги давно выжжен сгоревшими вагонами. Алёша идёт, как зомби. То есть целеустремлённо. Женщины за ним еле успевают. Особенно тяжело блондинке. Тащит за собой чемодан, подпрыгивающий на камнях и постоянно переворачивающийся, тащит его, как якорь, не может бросить. Паша её догоняет, предлагает взять чемодан. Но блондинка как-то подчёркнуто и демонстративно пугается и отшатывается от Паши, сухо благодарит, но так, что лучше б не благодарила. Паша останавливается, пропускает вперёд остальную часть участников их торжественного шествия. Не вышло? — смеётся женщина в шубе, кивая на блондинку. Угу, отвечает ей Паша, ждёт, пока все пройдут, затем уже идёт сам.

Сначала всё как надо: Алёша перебегает — и все бегут следом, Алёша приседает в мокрый бурьян — и все приседают, как умеют, Алёша велит закрыть рот — кто ж не послушается Алёши. Быстро отходят от запасной колеи, пролезают под цистерной (дальше линии оборваны, объясняет Алёша, может ударить током), идут длинным коридором из сгоревших и сломанных вагонов. А потом вагоны заканчиваются, и там, где стрелка, и рельсы поворачивают на север, Алёша берёт влево, какой-то лишь ему ведомой тропкой отходит от колеи, проходит через заросли высокого сухого камыша, мимо сожжённого грузовика, перепрыгивает через овражек, залегает под кривым бетонным забором. Все тоже залегают под этим забором. Дедушка тяжело отдыхивается, внучка под его тёплой курткой начинает плакать, блондинка нервно вертит в руках сигареты, опасливо озираясь на Алёшу, но команды курить не было, и она не курит. Копытоногая достаёт из кармана пару конфет, протягивает одну из них девочке. Та недоверчиво замирает, но берёт. Вторую копытоногая суёт Паше. Паша машинально отказывается.

— Да ладно, — говорит копытоногая, — чего ты? Бери. Тебя как звать? Вот меня Вера.

Паша тоже представляется, но конфету всё равно не берёт. Как хочешь, смеётся копытоногая, то есть Вера, и прячет конфету обратно в карман.

— Значь так, — говорит Алёша, — там дальше, на мосту, могут стрелять. Проходим быстро, никто не шумит. Готовы?

— Перекурим и пойдём, — просит блондинка.

— Дома покуришь, — отвечает Алёша, поднимается и быстро крадётся вдоль забора.

— Мудак, — бросает ему в спину блондинка. Алёша слышит, даже плечи у него передёргиваются, но идёт, не останавливается. Так что и блондинка вынуждена идти.

Идти тяжело: под башмаки постоянно попадает битый кирпич, арматура. Иногда Алёша приостанавливается, достаёт мобильник, осторожно подсвечивает, перепрыгивает через очередную яму. Блондинка в какое-то мгновение не выдерживает, садится прямо на свой чемодан, начинает ругаться. Колонна останавливается. Алёша стоит впереди в темноте, не подходит. К блондинке наклоняется Вера. Ну что ты, говорит, не нужно, успокойся. Поднимает блондинку, берёт под локоть. Пойдём, говорит, нужно идти. И тут кивает Паше: что ты смотришь, помоги. Паша подхватывает чемодан, чувствует, что он пустой. Но тащит, тащит его вслед за всеми.

Через какое-то время Алёша ныряет в дыру в заборе, все неохотно лезут за ним. Бредут по пустырю, под небом, время от времени опаляемом где-то на востоке белыми огнями. Когда огни вспыхивают, становится видно каждый куст вдоль еле заметной дорожки. Такое впечатление, что они идут по футбольному полю в раздевалку после проигранного матча. Как ориентируется их проводник — никто не знает. Он, похоже, и сам знает не больше, чем они, поэтому в какой-то момент резко останавливается. На него в темноте наталкивается женщина с мешком, на женщину — девушка с коляской, на неё Аннушка с матерью. Все стоят, ждут. Сейчас, тихо говорит Алёша, сейчас, секунду. Заблудился, думает Паша. Снимает очки, протирает стёкла, будто это поможет. Девочка-подросток вылезает из-под дедушкиной куртки, надевает портфель на спину. Вера подходит к ней, гладит по голове. Блондинка не выдерживает, достаёт сигарету, роется в карманах, находит зажигалку, щёлкает ею. Вырывается небольшое, но яркое пламя огня. Блондинка ловит его кончиком сигареты, ловит, ловит, не может поймать.