Виктор Бычков - Вишенки

По молодости об этом как-то не думаем, считаем себя правыми и безгрешными, но наступают в жизни минуты, нет, возраст, когда начинаешь думать о вечном, тогда-то, именно тогда и происходит переоценка ценностей. Вдруг обнаруживаешь, что чёрное становится и не таким уж тёмным, а на светлом появляются посторонние пятна.

Нет, не стоит и скромничать. Жил если не на широкую ногу, то уж многим на зависть. Получал удовольствие от работы, не от блеска золота, не от вин заморских, не от палат каменных, а именно от работы. Мне нравилось работать, видеть результат, тихо гордиться собой, не выпячивая свои заслуги. Осознание этого возвышает меня, должно возвышать. Это же благодаря мне крутятся жернова, и растут сады, и колосятся поля, и радуются жизни люди. Чем не благодать земная для души? И почему нельзя гордиться собой, своим трудом, успехом? Нет, это не гордыня, а тихая гордость самим собой, здоровая человеческая гордость за сделанное тобой дело. Она-то и придаёт силы, зажигает задор в глазах, подвигает на новые дела. И всё-то я делал не для себя в конечном итоге. Я оставляю людям. Не сделал ни единого шага, ни единой попытки сохранить за собой, защитить силой нажитого именно мною. Напротив, пошёл навстречу новой власти, добровольно вручил в руки – нате, берите, пользуйтесь! А они меня врагом. Э-эх!».

Макару Егоровичу вдруг вспомнилось последнее собрание, что проводили жители Слободы, Борков, Вишенок и Пустошки по требованию товарища Чадова Николая Николаевича.

С первого знакомства между ними возникла некая неприязнь, хотя Щербич и пытался гасить в себе такие чувства. Однако с противоположной стороны это уже была неприкрытая вражда, ненависть, презрение к нему, Щербичу, как к человеку. Впрочем, чему удивляться, если по требованию того же Чадова арестовали, отстранили от должности Сидоркина Николая Ивановича. О какой непредвзятости может идти речь? Это же единомышленники, однопартийцы, а поди ж ты… Что тогда можно говорить о простых людях? Вишь, расстреливали жителей Пустошки после подавления восстания без суда и следствия, как бродячих собак. Вот оно, уважение к людям. И тут же орут на каждом перекрёстке об уважении, о заботе и внимании к труженикам, работягам. А Сидоркин, что, лодырь? Оказывается, вся вина его в том, что послушал Щербича, оставил Гриня Ефима Егоровича и Кольцова Данилу Никитича на прежних должностях при винокурне да в садах. И к нему был благосклонен.

И оппортунист, и соглашатель, пособник буржуазии! В каких только грехах прилюдно ни обвинил товарищ Чадов Сидоркина, в голове не укладывается. В конечном итоге принародно объявили врагом этого же народа! И арестовали здесь же, на собрании, не дали даже попрощаться с семьёй человеку.

Высшая форма маразма во власти. Человек всего себя отдал служению народу и оказался его же врагом!

– При попустительстве Сидоркина и при его молчаливом согласии восстали крестьяне в Пустошке, – гремел голос Чадова на том собрании. – На своей груди пригрел недобитого, переродившегося, притаившегося кулака Щербича с семейством и его пособниками. Они спят и видят, как бы свергнуть родную рабоче-крестьянскую советскую власть.

Макар Егорович вынужден был напомнить товарищу кое-какие прописные истины.

– Уважаемый, не хочу знать, как вас кличут, но смею уточнить, что по вашей градации людей я отношусь к буржуазии. Выходит, вы – политически неграмотная личность. А кулак – это зажиточный, как здесь говорят, справный хозяин, на котором испокон веков держалась Россия. Что здесь плохого? Стыдно и преступно не работать, лодырничать, как делаете вы и вам подобные, что дерут здесь глотки в вашу поддержку. А растить хлеб, кормить страну всегда и во все времена почиталось за честь. Но это – труд в первую очередь. Тяжёлый, изнурительный труд.

– Меня не кличут, – гневно произнёс, не дал договорить побледневший в одно мгновение Чадов, – а зовут, недорезанный ты буржуй, Николаем Николаевичем Чадовым! Понял, недобиток? Я не позволю таким тоном разговаривать с представителем советской власти!

– У вас, партийных, клички как у собак, – не сдавался Макар Егорович. – Не я придумал. Ульянов – Ленин, Джугашвили – Коба, Сталин, Рубинштейн – Троцкий. Ну и так далее. Осталась самая малость: Бобик, Тузик, Шавка, Мопсик. Так что вас кличут, неуважаемый, что бы вы ни говорили, кличут, как собак в деревне. Вы сами себе их дали, эти клички. Этим самым вы обрекли себя на презрение трудового народа русского. Именно трудового, а не лодырей и неудачников по жизни.