Виктор Бычков - Вишенки

Приходит ко мне прихожанин, даёт бумажку с именами и просит помолиться за упокой души рабов божьих на бумажке записанных, вот я и молюсь. По списку прямо читаю. Бюрократия, знаете ли, и нашу работу портит.

– Я смотрю, вы не хотите идти на сотрудничество со следствием?

– Зачем же так? Если мне и ваше имя внесут в святцы, то и о вашей душе помолюсь, дитя моё. Вы не переживайте: мы, священнослужители, заупокойную службу отслужим любому.

– Ну, хватит! Терпение моё кончилось! – схватив колокольчик со стола, женщина зло зазвонила в него.

Тотчас дверь в кабинет открылась, и в дверном проёме возникли один за другим два крепких солдата.

– Гражданин не понимает, где находится, – бросила небрежно солдатам следователь, устало опустившись на стул. – Помочь надо освежить память.

От неожиданного удара сзади в голову отец Василий соскользнул с табуретки, но не упал, успев выставить вперёд руки, встав на четвереньки. Однако от последующих ударов сапогами сначала в грудь, а потом и в лицо рухнул на цементный пол, хотя попытки вернуть себе вертикальное положение не бросил. Но удары сыпались один за другим. Некоторое время батюшка пытался закрываться руками, и вдруг острая, страшная боль пронзила грудь, силы в какой-то момент покинули его, а с ними вместе ушло и сознание.

Сколько он был в таком состоянии, отец Василий не знает. Пришёл в себя, открыл глаза уже в камере. Над ним склонились Петя и Дмитрий Иванович. Из-за их спин выглядывали ещё какие-то люди, и священник хотел, было, улыбнуться, показать, что не всё так и плохо, но снова потерял сознание.

Очнулся в очередной раз: полумрак и храп вокруг. Почувствовал, что лежит не на полу, а на досках, под головой – подушка. Ныла спина, горело внутри, саднило, казалось, всё тело, попытался, было, повернуться, как тут же страшной болью отозвалось в груди, под правым боком, и отец Василий застонал.

– Вот и хорошо, – послышался шёпот Дмитрия Ивановича. – Вот и хорошо, батюшка.

Мокрая тряпка лежала на лбу, снимая жар, такой же влажной тряпкой Симаков протирал израненное, всё в крови лицо священника.

– А вы молодец, отец Василий, – снова зашептал Дмитрий Иванович. – Это же так изуродовать человека, а вы ничего, ожили. Кто вас так? Небось Дуська-пулемётчица и её два апостола Пётр и Павел?

– Женщина-следователь, – слабо произнёс в ответ батюшка. – А помощников не видел. Сзади бить начали.

– Ну-у, всё правильно. Это их стиль работы. А вы спите, спите. Попытайтесь уснуть. В отсутствие докторов в этом заведении время – лучший лекарь, – Симаков поправил подушку в изголовье, укрыл батюшку какой-то рваниной. – Спите, отец Василий. Набирайтесь сил. Судя по первому допросу, они вам ещё потребуются, и не один раз.

Видения или сон, но в глазах, в голове снова закружило, замелькало, и священник то ли уснул, то ли впал в беспамятство. Потом несколько раз просыпался среди ночи. И тогда возвращалось сознание, оно позволяло чувствовать боль. Но больше всего мучила не боль физическая, сколько осознание того, что эти терзания совершаются людьми, которых он, отец Василий, безумно любит, которым предан до последнего своего дыхания. Совершают свои, не враги какие-то российского народа, России-матушки – япошки, немцы или ещё какой-то иноземец-ворог, а свой брат православный. Осознание этого факта убивало самые лучшие, самые светлые, святые для русского человека чувства единения его, Василия Старостина, с этим народом, с русскими людьми.

Как могло случиться, что в государстве, которое и стоит-то до сих пор только благодаря вере, вере в Христа и вере в свой народ, не существующих отдельно друг от друга, так могли озвереть эти же люди? Откуда такая ненависть друг к другу? Почему один посчитал себя в праве распоряжаться судьбами другого, если это только в руках Божьих? И рождение, и смерть в руках Господа нашего. Неужели кто-то посчитал себя выше Бога? Что это? Ошибка? Недопонимание? А может это плановая акция, нацеленная на истребление русского народа? Видно, враги Руси нашей поняли, что победить, поставить её на колени никогда и никому не удастся. Так решили руками самих же россиян, православных изменников, предателей, проделать это, подорвать изнутри? Или слепая жажда власти над русским человеком, власти безграничной, невзирая на любые жертвы, на кровь людскую? Если это так, тогда мы живём уже в аду, в аду не том, который предрекают в святых писаниях, а ещё хуже, страшнее. Возможно, тот, кто провозгласил себя Богом, болен? Болен физически, духовно. Или у него ненормально с психикой. Он маньяк. Жаждет власти и крови. Неужели он не понимает, что высшая ценность на земле – человек, его жизнь? Не блага сиюминутные, не власть над человеком, а жизнь!