Максим Жуков - П-М-К

Да были ли они? Но, видимо, отсель
Нам их не различить, довременных и ранних,
Когда тоска, как нож, запутавшийся в тканях,
Вращается, ища межреберную щель.

Карающий давно изрублен в битвах меч,
В таких там битвах — нет! — при вскрытии бутылок.
Пространство смотрит нам безрадостно в затылок.
Мы входим в сотый раз в одну и ту же — течь.

Напечатай меня еще раз в этом странном журнале,
Напиши обо мне, что отыщет дорогу талант.
Проходя сквозь меня по неведомой диагонали,
Эти строки замрут на свету электрических ламп.

Ничего-то в ней нет, в зарыдавшей от скорби Психее,
И какая там скорбь, если нет для печали угла
В той обширной душе, что когда-то была посвежее,
Помоложе, бодрей и, должно быть, богаче была.

Напиши пару фраз о моём неудавшемся жесте,
О моей неудавшейся паре ритмических па,
О свободе писать… Но свобода танцует на месте,
И, порою, лишь там, где танцует на месте толпа.

Уходящая вглубь, оживает под кожным покровом
Вся венозная сеть, и сетчатка не чувствует свет.
Все, что было во мне, все, что будет, останется…
Словом,
Напечатай меня
Так, как будто меня уже нет.

Это ближе к весне. Это плюнул под ноги февраль
Пережеванным насом,
Это ветер под кожный покров зашивает зиме эспираль,
Чтобы вырвать ее самому же потом вместе с мясом.

Это кем-то забитая воздуху в зубы свирель
Издает непохожие звуки на звуки.
Ничего не бывает на свете, наверно, серей,
Чем надетые на небеса милицейские брюки.

Затянись и почувствуешь, как растекается дым
По твоим молодым и еще не отравленным легким.
Это ближе к весне. Это день показался простым,
Незаконченным и относительно легким.

Женщина, я Вас люблю.
Скучную и непонятную,
Странную, чуждую.
Песню затягивая
Однозвучную,
Не обладая
Ни слухом, ни голосом.

Строки причудливо
Лягут гекзаметром,
Не обижаясь
И даже не сетуя,
Жить — это значит
По разным параметрам
Строить фигуру,
Размытую Летою.

Жить — это значит
Над водами рейнскими
Слушать напевы
Придуманной женщины
И повторять,
Не любя и не чувствуя:
Женщина, я Вас люблю.

Обычный день.
Попытка разговора
С самим собой начистоту
Претерпевает неудачу,
Словно вчерашняя попытка
В себя попробовать залить
Чуть больше, чем ты можешь,
Все же
Чуть меньше, чем хотелось бы.

Обычный день
Попытка выжить
С попыткой сплюнуть в унитаз
Остатки выпитого зелья,
Спросить себя: «Как поживаешь?» —
И не ответить ничего.

Мой друг Горацио, в пылу,
Не оставляющем в живых
Ни мать, ни дядю, ни Лаэрта
С его сестрою и отцом,
Есть смысл,
И это — неудача
Попытки с о с у щ е с т в о в а т ь.

Обычный день.
На простыне
Осталась вмятина от тела,
Напоминающая чем-то
Не то чтоб формулу тепла,
Но рядом спящего подвида,
Имеющего
Женский пол.

Из сотни тонущих Офелий
Спасать не стоит ни одну —
Во избежании безумья,
Уже совместного потом.

Мой друг Горацио,
Мой день
Начнется, как всегда, с попытки
Подняться и пойти в пивную,
Где я попробую, как прежде,
Чуть больше, чем смогу,
Но всё же
Чуть меньше, чем хотелось бы.

Я переживу свою старость без мутной волны у причала,
Девицы в купальном костюме, сигары в дрожащей руке
И шезлонга, —
Вот павший диктатор, иль нет! — получивший отставку министр.

Гораздо приятней склониться над книгой на полузаброшенной даче
И грустно и звонко
читать про себя, как слагает стихи лицеист.

Жизнь ушла на покой, под известным углом.
Затянув ли, ослабив ли пояс,
Возвращаясь в себя, кое-как, черт-те в чем,
Ни в былом, ни в грядущем не роюсь.

Жизнь ушла на покой, как слеза по скуле,
Был мороз, был февраль, было дело.
И весь месяц мело, видит бог, в феврале,
Но свеча на столе не горела.

Ни свечой на пиру, ни свечой в полутьме,
Никакой ни свечой, ни лучиной
Не осветишь себя целиком по зиме,
Ни поверх, ни до сути глубинной.

Возвращаясь в себя, забирай же правей.
Забирая левее на деле…
Не мело в феврале — ни в единый из дней.
Нет, мело! Но мело — еле-еле.