– Я никогда не слышала об уморженьи, – робко сказала Аня. – Что это такое?
Гриф удивленно поднял лапы к небу.
– Крота можно укротить? – спросил он.
– Да… как будто можно, – ответила Аня неуверенно.
– Ну так, значит, и моржа можно уморжить, – продолжал Гриф. – Если Вы этого не понимаете, Вы просто дурочка.
Аня почувствовала, что лучше переменить разговор. Она снова обратилась к Чепупахе:
– Какие же еще у вас были предметы?
– Много еще, – ответила та. – Была, например, лукомория, древняя и новая, затем – арфография (это мы учились на арфе играть), затем делали мы гимнастику. Самое трудное было – язвительное наклонение.
– На что это было похоже? – спросила Аня.
– Я не могу сама показать, – сказала Чепупаха. – Суставы мои утратили свою гибкость. А Гриф никогда этому не учился.
– Некогда было, – сказал Гриф. – Я ходил к другому учителю – к Карпу Карповичу.
– Я никогда у него не училась, – вздохнула Чепупаха. – Он, говорят, преподавал Ангельский язык.
– Именно так, именно так, – проговорил Гриф, в свою очередь вздохнув. И оба зверя закрылись лапками.
– А сколько в день у вас было уроков? – спросила Аня, спеша переменить разговор.
– У нас были не уроки, а укоры, – ответила Чепупаха. – Десять укоров первый день, девять – в следующий и так далее.
– Какое странное распределенье! – воскликнула Аня.
– Поэтому они и назывались укорами – укорачивались, понимаете? – заметил Гриф.
Аня подумала над этим. Потом сказала:
– Значит, одиннадцатый день был свободный?
– Разумеется, – ответила Чепупаха.
– А как же вы делали потом, в двенадцатый день? – с любопытством спросила Аня.
– Ну, довольно об этом! – решительным тоном перебил Гриф. – Расскажи ей теперь о своих играх.
ОМАРОВАЯ КАДРИЛЬ
Чепупаха глубоко вздохнула и плавником стерла слезу. Она посмотрела на Аню и попыталась говорить, но в продолжение двух-трех минут ее душили рыданья.
– Совсем будто костью подавилась! – заметил Гриф, принимаясь ее трясти и хлопать по спине. Наконец к Чепупахе вернулся голос. И, обливаясь слезами, она стала рассказывать.
– Может быть, Вы никогда не жили на дне моря (“Не жила”, – сказала Аня) и, может быть, Вас никогда даже не представляли Омару. (Аня начала было: “Я как-то попроб…” – но осеклась к сказала: “Нет, никогда!”) Поэтому Вы просто не можете себе вообразить, что это за чудесная штука – Омаровая Кадриль.
– Да, никак не могу, – ответила Аня. – Скажите, что это за танец?
– Очень просто, – заметил Гриф. – Вы, значит, сперва становитесь в ряд на морском берегу…
– В два ряда! – крикнула Чепупаха. – Моржи, черепахи и так далее. Затем, очистив место от медуз (“Это берет некоторое время”, – вставил Гриф), вы делаете два шага вперед…
– Под руку с омаром, – крикнул Гриф.
– Конечно, – сказала Чепупаха.
– Два шага вперед, кланяетесь, меняетесь омарами и назад в том же порядке, – продолжал Гриф.
– Затем, знаете, – сказала Чепупаха, – вы закидываете…
– Омаров, – крикнул Гриф, высоко подпрыгнув.
– Как можно дальше в море…
– Плаваете за ними, – взревел Гриф.
– Вертитесь кувырком в море, – взвизгнула Чепупаха, неистово скача.
– Меняетесь омарами опять, – грянул Гриф.
– И назад к берегу – и это первая фигура, – сказала Чепупаха упавшим голосом, и оба зверя, все время прыгавшие как сумасшедшие, сели опять очень печально и тихо и взглянули на Аню.
– Это, должно быть, весьма красивый танец, – робко проговорила Аня.
– Хотели ли бы вы посмотреть? – спросила Чепупаха.
– С большим удовольствием, – сказала Аня.
– Иди, давай попробуем первую фигуру, – обратилась Чепупаха к Грифу. – Мы ведь можем обойтись без омаров. Кто будет петь?
– Ты пой, – сказал Гриф. – Я не помню слов.
И вот они начали торжественно плясать вокруг Ани, изредка наступая ей на ноги, когда подходили слишком близко, и отбивая такт огромными лапами, между тем как Чепупаха пела очень медленно и уныло:
“Ты не можешь скорей подвигаться? –
Обратилась к Улитке Треска. –
Каракатица катится сзади,
Наступая на хвост мне слегка.
Увлекли черепахи омаров
И пошли выкрутасы писать.
Мы у моря тебя ожидаем,
Приходи же и ты поплясать.
Ты не хочешь, скажи, ты не хочешь,
Ты не хочешь, скажи, поплясать?
Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,
Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?”
“Ты не знаешь, как будет приятно,
Ах, приятно! – когда в вышину
Нас подкинут с омарами вместе
И – бултых! – в голубую волну!
Далеко, – отвечает Улитка, –
Далеко ведь нас будут бросать.
Польщена, говорит, предложеньем,
Но прости, мол, не тянет плясать.
Не хочу, не могу, не хочу я,
Не могу, не хочу я плясать.
Не могу, не хочу, не могу я,
Не хочу, не могу я плясать”.
Но чешуйчатый друг возражает:
“Отчего ж не предаться волне?
Этот берег ты любишь, я знаю,
Но другой есть – на той стороне.
Чем от берега этого дальше,
Тем мы ближе к тому, так сказать,
Не бледней, дорогая Улитка,
И скорей приходи поплясать.
Ты не хочешь, скажи, ты не хочешь,
Ты не хочешь, скажи, поплясать?
Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,
Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?”
Читать дальше