Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

Очень смешно, подумала я. Список наших пожеланий был на самом деле простым и коротким. Мы хотели выйти отсюда. Нам нужна была свобода.

Я тоже села на кровати и огляделась, и сладко-горький комок застрял у меня в горле. Мама, вне всякого сомнения, старалась; по крайней мере, так все это выглядело. Действительно прикладывала все усилия. Только для того, чтобы купить все это, ей, наверное, понадобились месяцы.

Я почувствовала стыд и раскаяние за все мои гадкие, колючие фразы и мысли по ее поводу. Вот что получается, когда хочешь всего сразу, когда не хватает веры и терпения.

Крис повернулся и вопросительно посмотрел на меня:

– Ты собираешься вставать? Или будешь сидеть так весь день? Тебе что, больше не нравятся подарки?

Пока Кори и Кэрри срывали обертки с подарков, Крис галантно предложил мне руку:

– Наслаждайся своим единственным и неповторимым двенадцатым Рождеством. Пусть оно будет особенным, пусть отличается от всех прошедших и предстоящих.

И умоляюще посмотрел на меня своими голубыми глазами.

Он был одет в мятую красную пижаму в белую полоску, его золотые волосы торчали во все стороны. На мне была тоже красная льняная ночная рубашка, а волосы были еще более растрепанными. Я почувствовала прикосновение его теплой ладони и засмеялась.

Рождество есть Рождество, где бы ты ни был. В любых обстоятельствах этот день будет светлым и радостным. Мы распаковали все подарки и, набив рот конфетами, начали с энтузиазмом примерять новую одежду. «Санта» оставил нам записку с просьбой не показывать конфеты «сами знаете кому». Ведь конфеты все равно портят зубы. Даже на Рождество.

Я сидела на полу в восхитительном платье из зеленого бархата. Крис получил новый фланелевый халат – красный, в тон его пижаме. На близнецов я надела новые халатики ярко-синего цвета. Вряд ли в то раннее утро на свете можно было найти четверых более счастливых детей. Шоколад был дьявольски божественным и казался еще слаще оттого, что был запрещен. Я крепко зажмурилась и держала его во рту, пока не растает, чувствуя себя на небесах. Я заметила, что Крис делает то же самое, а близнецы, наоборот, ели шоколад, широко открыв глаза от удивления. Неужели они забыли вкус конфет? Наверняка, потому что на их лицах читалось изумление, смешанное с невыразимым блаженством. Услышав, как поворачивается дверной замок, мы быстро спрятали все конфеты под кровать.

Это была бабушка. Она тихо вошла в комнату, неся знаменитую корзину. Поставив ее на столик для настольных игр, она не пожелала нам счастливого Рождества, не сказала «доброе утро» и даже не улыбнулась, подчеркивая, что ни в этот день, ни в какой другой она не желает иметь с нами ничего общего.

С неохотой и страхом, но также и с большой надеждой я взяла в руки длинный сверток из красной фольги, подаренной нам когда-то мамой. Под этой красивой оберткой находился наш коллаж, над которым мы все вчетвером изрядно попотели. Он должен был изображать картину сада. В старых сундуках на чердаке, среди прочих тканей, хранился тонкий шелк, и сделанные из него фиолетовые бабочки порхали над яркими цветами из шерстяных лоскутков. Кэрри очень хотелось сделать фиолетовых бабочек с более светлыми красными пятнами, она обожала это сочетание цветов. Если где-то и существовала более красивая бабочка, то она была не настоящей, – это была желтая бабочка, сделанная Кори, с черными и зелеными пятнышками и маленькими глазками из красных стекол. Деревья были сделаны из коричневой ленты, на которую были искусно наклеены микроскопические камешки, чтобы поверхность напоминала настоящую кору, а на ветвях грациозно восседали разноцветные птицы, готовые в любую минуту сняться и закружиться между листьев. Для птиц мы с Крисом использовали куриные перья из подушек, раскрашенные акварелью, а потом аккуратно высушенные и распрямленные.

Не побоюсь сказать, что в нашей работе были признаки настоящего артистизма и творческой изобретательности. Композиция была выдержанной, сбалансированной, и в то же время в ней прослеживались ритм, определенный стиль и обаяние, от которого у мамы, когда мы показали ей свое произведение, на глаза навернулись слезы. Ей даже пришлось отвернуться, чтобы мы тоже не заплакали. Да, этот коллаж был на тот момент нашим лучшим, наиболее законченным произведением.

Трепещущая, с трудом превозмогая нерешительность, я выжидала момент, чтобы подойти к ней, когда ее руки не будут заняты. Поскольку бабушка никогда не смотрела на Криса, а близнецы так боялись ее, что сжимались и готовы были сквозь землю провалиться от ужаса в ее присутствии, единственной, кому можно было подойти и вручить ей подарок, была я. Но ноги вдруг перестали мне подчиняться. Крис подтолкнул меня локтем.