Кингсли Эмис - Я хочу сейчас

Примерно полминуты он все это обдумывал, одновременно решая, не подбежать ли к Мэнсфилду и треснуть его, чтобы тот хоть немного понял чувства Ронни. Может, стоило бы, но тут Симон, и странно, но в присутствии Мэнсфилда не хотелось иметь с ней ничего общего, даже подойти к ней, заполучить ее без спутника – вот в чем проблема.

Тут Ронни почувствовал на себе взгляд сбоку. Это смотрел краснолицый Джордж Парро. Увидев Парро во плоти после того, как сходные обстоятельства напомнили об их последней встрече, Ронни чуть не застонал. Но Парро подошел и пожал Ронни руку, назвав его по имени. Ронни ответил тем же. Потом заметил, что Парро глядит на него с несколько презрительным сочувствием.

– По-моему, это впрямь забавно, – сказал он, растягивая слова по-американски: «за-а-бавно».

Ронни инстинктивно стал британцем:

– Что именно?

«Ах, Ронни, старина!» – казалось, хотел сказать Парро, но заговорил откровенно:

– Ирония судьбы, если можно так определить это. Сейчас вы в точности на моем месте. Если учесть, что смотрите на типа, которому предназначено сменить вас. Странное у вас ощущение, верно?

– Да. Слушайте, мы можем поговорить с минуту?

– Я бы сказал, мы это уже делаем, мистер Апплиард.

– Вы меня понимаете. Где-нибудь в сторонке.

Две минуты спустя они сидели где-то наверху, вероятно, в туалетной для гостей, за закрытыми дверями. На низком столике между ними был серебряный поднос с восемью или девятью стаканами виски. «Может быть, не все понадобятся, – объяснял Парро, пока гнал перед собой вверх по лестнице слугу с этим грузом, – но никогда не знаешь». Теперь он начал:

– Ладно. Я никогда не был обручен с Симон. Никто, наверно, не был. Это попало бы в газеты, а главное, разрыв – тоже. Мы это понимали. Вы заходили так далеко?

– Нет.

– Нет. И не могли. Вы не были серьезным кандидатом. Просто дружок. Вы небогаты. Должно быть, гонитесь за деньгами Симон, мистер Апплиард?

– Началось с этого, но потом я влюбился.

– Да-а, пока не влюбились слишком сильно, я вам скажу кое-что. У Симоны нет ни гроша. Возможно, было от отца, но теперь это у Джульетты. Вроде опеки. Это должно огорчить вас. Сожалею. – Вид у него был не столько сочувственный, сколько презрительный. Он с шумом выпил виски, грохоча льдом. Ронни был оглушен, и это на время ослабило боль от новости. Он тупо сказал:

– Ей придется передумать. Я имею в виду Джульетту. Она никогда не обездолит Симон.

– Поскольку озабочена благосостоянием дочери? В жизни не видел, чтобы так ошибались в людях!

– Я не это имею в виду, – сказал Ронни, оправляясь от удара даже скорее, чем пустел стакан. – Джульетта не может допустить, чтобы Симон перестала быть богатой и оказалась вне ее мира, ее орбиты. Она потеряет контроль над дочерью. Так не пойдет.

– Мм. Тут, мистер Апплиард, вы попали в точку, спорить нечего. Знаете, Джульетта мне не очень нравится. Это она развела меня с Симоной; наверно, так поступала со всеми. А мы с девочкой ладили неплохо.

– В тот вечер было непохоже.

– Конечно, но я не знал, что Симоне было так велено. По крайней мере внушено. – Парро начал второй стакан. – Цели своей вы, по-моему, не достигнете, даже когда рак свистнет, но желаю удачи. На вас мне наплевать, но я рад всему, что может причинить моему старому другу Студенту хоть маленькую неприятность.

– Вы его хорошо знаете, да?

– Черт возьми, мы почти росли вместе. Он родом отсюда. Провел несколько лет на Востоке, избавляясь от акцента, хлопковый ублюдок.

– Слушайте, – сказал Ронни возбужденно, – что это за два злосчастных дельца?

– Не понял.

– Извините: некий Сесиль Сакстон говорил мне, что…

– Старина Сесс? Слушайте, разве не чудный старикан? Говорит словно один из героев Вудхауса, [19]а сам – сын инженера в Лидсе. Он тоже избавился от акцента, и удачно. Я пытался заставить его говорить по-старому, и, знаете, он забыл. Не мог больше. Потрясающий старик. Но я перебил вас.

– Пожалуйста! В общем, Сакстон сказал, что Мэнсфилд был замешан в двух сварах или скандалах. Он назвал их злосчастными делами. Одно с матерью Мэнсфилда, что-то с дарственной. Другое было, когда он служил в армии, в Германии.

– О Господи! – Парро ухитрился сердечно расхохотаться, ничем не показывая, что Ронни теперь ему нравится. – Студент с матерью никогда не ладили. Честно говоря, на старуху мне было наплевать. Приехала из Бостона и подчеркивала это. [20]Ну, она, наверно, думала, что Студент смягчится, если передать ему состояние, пусть верховодит и тратит деньги скорее, чем можно сосчитать. Да и налог на наследство ее здорово тревожил. Итак, настал день, когда все бумаги были подписаны, и пока авторучки укладывались в карманы, Студент спросил: «Это означает, что дом и все теперь мое, мама?» И она ответила: «Чертовски верно, сынок». И он сказал: «Ладно, мама. Пошла вон!» Вот злосчастное дельце с матерью.