Джеймс Боллард - Империя Солнца

Он смотрел на туфли, сознательно воспроизведя на лице детскую улыбку рядового Кимуры. Деревянная койка занимала практически весь угол, но для Джима эта миниатюрная вселенная была счастливейшим из мест. К стенам он пришпилил несколько подаренных Бейси страниц из старого журнала «Лайф». Здесь были фотографии британских летчиков времен Битвы за Британию, сидящих в креслах рядком перед своими «спитфайрами»; были сбитый бомбардировщик «хейнкель» и собор св. Павла, плывущий, как линкор, сквозь море огня. Рядом висела цветная, в полный разворот, реклама автомобиля «паккард», не менее прекрасного в глазах Джима, чем истребители «мустанг», совершающие регулярные налеты на аэродром Лунхуа. Интересно, американцы выпускают новую модель «мустанга» каждый год или каждый месяц? Может быть, сегодня тоже будет налет, и он сможет оценить новейшие модификации «мустангов» и «сверхкрепостей» [43]. Джиму нравились воздушные налеты.

Возле «паккарда» был пришпилен маленький квадратик, вырезанный Джимом из большого снимка толпы у ворот Букингемского дворца в 1940 году. Размытый образ стоящих рука об руку мужчины и женщины напоминал Джиму о родителях. Эта безвестная английская чета, быть может, уже успевшая с тех пор погибнуть при авианалете, почти что заменила ему отца и мать. Джим знал, что это совершенно чужие люди, но продолжал притворяться, что это не так, чтобы, в свою очередь, не совсем умерла уснувшая память о его настоящих родителях. Довоенный мир, детство на Амхерст-авеню, класс в Соборной школе — все это проходило по тому же ведомству, что и невидимые фильмы, которые миссис Винсент, сидя на койке, смотрела на белой стене.

Джим выпустил черепаху на соломенную циновку. Если взять ее с собой, то рядовой Кимура, или кто-нибудь еще из японцев может заподозрить, что он выходил за пределы лагеря. Теперь, когда война клонилась к концу, японцы отчего-то вбили себе в голову, что британские и американские заключенные только и думают о том, как бы им сбежать из лагеря, хотя ничего более абсурдного, по сути, и вообразить было нельзя. В 1943 году действительно сбежали несколько британцев, надеясь найти убежище у своих шанхайских друзей-нейтралов, но у японцев была целая армия информаторов, и беглецов вскоре выдали. Летом 1944-го несколько групп американцев попытались добраться до Чунцина, столицы китайского националистического правительства в девяти сотнях миль к западу. Их всех выдали запуганные репрессиями китайские крестьяне, японцы схватили их и казнили всех до единого. К июню 1945 года местность вокруг лагеря Лунхуа стала настолько небезопасной, а вероятность попасть в руки к бандитам, голодающим крестьянам или дезертирам из марионеточных армий настолько близка к ста процентам, что лагерь, окруженный колючей проволокой и охраняемый японцами, остался единственным надежным убежищем.

Джим погладил пальцем морщинистую черепашью голову. Варить ее было жаль — Джим завидовал ее массивному панцирю, персональной крепости, в которой можно спрятаться от всего мира. Он вытянул из-под кровати деревянную коробку, которую ему помог сколотить доктор Рэнсом. Внутри лежали все его богатства: японская кокарда, подарок рядового Кимуры; три боевых волчка со стальной окантовкой; набор шахматных фигур и латинский учебник Кеннеди для начинающих — и то, и другое ему одолжил на неопределенный срок доктор Рэнсом; блейзер Соборной школы, аккуратно сложенное напоминание о далеком детстве; и еще пара деревянных башмаков, которые он носил последние три года.

Джим положил черепаху в коробку и накрыл ее блейзером. Когда он выбирался из-под занавески, миссис Винсент следила за каждым его движением. Она вела себя с ним как с собственным младшим поваренком, и он прекрасно отдавал себе отчет, что терпит такое отношение только в силу каких-то особенных, не очень ему самому понятных причин. Джиму, как и любому другому мужчине в блоке G — и любому подростку из тех, что постарше, — нравилась миссис Винсент, но на самом деле корень ее особой притягательности для Джима крылся в чем-то другом. Долгие часы, которые она проводила, глядя в беленую стену, и эта ее отстраненность даже по отношению к собственному сыну — она кормила измученного дизентерией мальчика и меняла ему белье, иногда по нескольку минут не глядя на предмет своей заботы, — означали для Джима выключенность из лагерного пространства, из мира охранников-японцев, и голода, и американских авианалетов, к которому сам Джим принадлежал всецело, всей душой. Ему хотелось до нее дотронуться, не столько даже из чисто подростковой похоти, сколько из простого любопытства.