Джеймс Боллард - Империя Солнца

За поясом у евроазиата был тяжелый автоматический пистолет, но Джиму он улыбнулся так обворожительно, как будто они были старые друзья, которых лишь военные невзгоды заставили надолго разлучиться.

— Эй, парень… ты как себя чувствуешь? — Он оценил его обтрепанную рубашку и шорты, его босые ноги, изъязвленные и сплошь покрытые грязью. — Концлагерь Лунхуа? Должно быть, несладко тебе пришлось.

Джим невозмутимо смотрел на евроазиата. Этот человек улыбался, но глаза у него были холодные. По-английски он говорил с сильным американским акцентом, но акцент у него звучал натянуто, и Джим подумал, что, вероятнее всего, евроазиат нахватался, пока допрашивал экипажи сбитых американских самолетов. На нем были часы из хромированной стали, а пистолет был точно такой же, какие добывали японцы в Лунхуа со сбитых «сверхкрепостей». Идущая со стадиона вонь заставляла его беспокойно раздувать широкие ноздри и отвлекала от созерцания трибун. В туннеле показалась британская чета, и евроазиат посторонился, чтобы пропустить их обратно на стадион.

— Да у вас тут целое хозяйство, — задумчиво сказал он. — Что, мамка с папкой тоже туг? Вид у тебя такой, что ты, наверно, в момент схавал бы пару мешков риса, а? Слушай, парень, ты тут поспрашивай у своих, может, у кого есть браслеты, кольца обручальные, цепочки. А я бы с тобой поделился.

— Война кончилась?

Глаза у евроазиата мигом нырнули куда-то вниз и в сторону, как будто на него нашло секундное помрачение рассудка. Но он тут же собрался и ответил Джиму самой что ни на есть искренней улыбкой.

— Ну уж в этом-то ты можешь не сомневаться. Того и гляди весь американский военно-морской флот встанет на прикол возле Дамбы. — Вид у Джима явно был не слишком доверчивый, и евроазиат тут же пояснил: — Парень, они теперь сбрасывают атомные бомбы. Дядя Сэм уронил по кусочку солнца на Нагасаки и на Хиросиму, миллион человек убитыми. Одна такая офигенная вспышка…

— Я ее видел.

— Видел?… Что, все небо осветила, да? Очень может быть. В голосе у евроазиата звучало сомнение, но он, наконец, оторвал глаза от бывшей японской добычи и внимательно посмотрел на Джима. Несмотря на всю свою непринужденность, он был очень неуверен в себе, как будто знал, что ожидаемый в ближайшем будущем военно-морской флот США с большим сомнением отнесется к его проамериканским взглядам. Он с опаской покосился на небо.

— Атомные бомбы… хреново приходится всем этим япошкам, но тебе зато счастье, парень. И мамке с папкой твоим тоже.

Джим взвешивал про себя полученную информацию, а евроазиат тем временем подошел к бетонной урне у входа в туннель и принялся в ней копаться.

— Так война действительно кончилась?

— Да, все, кранты, кончилась, мы все теперь большие друзья. Император только что объявил о капитуляции.

— А где тогда американцы?

— На подходе, парень, на подходе. Они и досюда доберутся со своими атомными бомбами.

— Белый свет?

— В самую точку, парень. Атомная бомба, сверхоружие Соединенных Штатов. Ты, наверное, видел ту, что сбросили на Нагасаки.

— Да, я видел атомную бомбу. А что случилось с доктором Рэнсомом? — Евроазиат явно не понял, о чем речь, и Джим добавил: — И с теми, кто ушел отсюда, пешком?

— Плохие новости, парень. — Евроазиат затряс головой, как будто искренне сожалел о некой незначительной, но досадной оплошности. — Сам понимаешь, американские бомбежки, еще болезни какие-то. Может, твой приятель и выкарабкался…

Джим совсем уже было собрался уйти, когда евроазиат вынырнул наконец из урны. В одной руке у него была пара сношенных деревянных башмаков, которые он тут же швырнул на гаревую дорожку. В другой болтались связанные шнурками теннисные туфли Джима. Он хотел что-то сказать кули, но тут Джим сделал шаг вперед:

— Это мое — мне их дал доктор Рэнсом.

Тон у него был решительный и отрывистый, и он потянул туфли из рук евроазиата к себе. Джим ждал, что тот сейчас вынет из-за пояса пистолет или прикажет китайцам сбить его с ног. Но, несмотря на голод и усталость от лазанья по трибунам, Джим чувствовал, как к нему возвращается обычная для европейца властная уверенность в себе.

— Ладно, ладно, парень. — Евроазиат не на шутку встревожился. — Я их тут специально спрятал на случай, если ты живой. Не забудь, скажи мамке и папке.

Джим шагнул мимо кули и вошел в залитый светом солнца туннель. На парковке между танков и сгоревших грузовиков слонялись кучки британцев. Они, пошатываясь, брели вдоль выцветших линий разметки, понятия не имея, куда идут и зачем, как будто стоило пережить всю войну, чтобы теперь испустить дух в этом убогом лабиринте. Августовское солнце за стенами стадиона жарило даже сильнее, чем внутри, как будто сил ему придавала царящая над полями и каналами непроницаемая тишина. От этой бесхозной земли исходило тихое белое сияние. Неужели вспышка атомной бомбы, про которую говорил евроазиат, опалила и эти поля? Джим вспомнил горящее тело американского летчика и тот беззвучный свет, который заполонил стадион и всех, живых и мертвых, одел в одинаковые белые саваны.