Иван Гагуа - Свое и чужое время

— Простите, дедушка!

Тем временем, пока тетя приносила извинения Зосмэ, а он принимал их и потом в знак примирения оба выясняли значения кровянистых прожилок на крестце, я тихонько подобрался к тарелке. В ней еще оставался кусок, отделенный от крестца гадальщиком себе на ужин. Улучив минуту, я схватил его и выбежал во двор, жадно впиваясь в поджаристую курятину. Запретный плод пьянил мою ликующую душу. И, кажется, наш черный петух, сам только что испытавший это чувство с соседской, белой как снег курицей, разделял мою радость. Беспутно гогоча, словно пьяный гусар в старом фильме, он подошел ко мне и, вскинув голову, похлопал крыльями, что, как видно, означало: «Да здравствует вожделение! Да здравствует победа! Ликуй, мальчик! Только отбитый силой кусок имеет вкус неповторимый!» Потом метнулся в глубину двора и одним взмахом мощных крыльев взлетел на айву.

Через несколько минут мимо айвового деревца прошел Зосмэ, мечтательно поглядывая на петуха.

Старик, не получивший ни остатка от курицы, ни платы за гадание, что давали ему везде независимо от исхода, в общем-то, выглядел довольным, хотя мой дикий поступок должен был поиспортить ему настроение. Как-никак лакомый кусочек, оставленный на ужин, был уведен…

Тетя, держась рядом со стариком, по-прежнему выглядела легкомысленной. Слишком уж откровенно она веселилась, источая нерастраченную силу женского обаяния и темперамент горного жителя.

И я понял, что прав тот, кто умеет так весело ходить по этой невеселой земле.

Тетя, ласково поглаживая по спине старика, все пересыпала шуточками:

— Дедусь, а дедусь, если тебе попадется тот самый скакун, не забудь указать ему истинный путь…

Но предсказаниям Зосмэ и надеждам моей тети не суждено было сбыться. Вскоре началась война.

Теперь нечего было ей мечтать о замужестве — все женихи были призваны на фронт. И шансы укрепиться на благодатной колхидской долине были ничтожны. Но тетя вопреки здравому смыслу продолжала верить своему счастью. Всегда веселая и бодрая, она помогала матери вести хозяйство и была полна неутолимой жажды любви к своему неизвестному жениху, заранее горячо любимому. И эта любовь помогала ей легко переносить лишения и трудности военного времени. Однако любовь уступила место страху, когда со стороны моря на нашу благодатную долину посыпались проклятия из подводных лодок или еще из чего-то другого в виде разрывающихся снарядов… И это окончательно сломило веру моей тети и решило ее судьбу. Не выдержав этого ада, тетя собрала все свои приманки, с помощью которых собиралась пленить жениха, и подалась в горы. Оставаться здесь дольше и рисковать жизнью было бессмысленно, имея защищенный от врагов очаг в горах. Так бесславно закончилась попытка моей тети. Не схватив быка за рога, не обработав заветный кусок колхидской долины, она увезла разбитую мечту и вместе с ней неутоленную жажду молодой женщины, чтобы навсегда увязнуть в горах никем не замеченной.

Если с началом войны закатилась звезда моей тети, то этого нельзя было сказать о Зосмэ. Теперь его развозили по всем деревням нашего района и держали в почете не меньше самого доктора Попова. С ним, как и с Поповым, держались уважительно, заискивали, принимая руку двумя. Шли приглашения к Зосмэ из разных мест. Женщины, интересуясь судьбами мужей на фронте, непременно прибегали к помощи гадальщика. Зосмэ по мере возможности откликался на эти просьбы, что позволяло ему постоянно менять платье и носить бороду, пахнущую соусом и жиром курятины. Несмотря на беды, приносимые войной, и старания Зосмэ предотвратить эти беды, казалось, что куры в деревне не переводятся и Зосмэ может еще долгое время быть радетелем человеческих судеб. Однако это было обманчиво, так как в своих радениях Зосмэ был не одинок. Ему, и довольно успешно, в этом помогали и другие. Например, сам председатель сельсовета, считавший, что у этих глупых птиц довольно неглупое мясо. Если же Зосмэ угрожал только курам, то вышеупомянутый председатель сразу курам и их хозяйкам. Пока шла война, ничто не могло воспрепятствовать им — председателю и Зосмэ — в этом. Но война затянулась, а к истреблению пернатых подключились еще вышестоящие товарищи, и в деревне за короткое время, к удивлению Зосмэ и хозяек, куры перевелись: то ли учуяв опасность, то ли еще что, но совсем не слышно стало квохтанья во дворах, а горластые петухи осипли и перестали петь; жалкие остатки куриного царства вели себя осмотрительнее, как бы уйдя на нелегальное положение. Они допоздна отсиживались в садах и лишь с наступлением ночи вслепую двигались к своим шесткам.