Ольга Шумяцкая - Он летает под аплодисменты

Судорога сводила рот Басби, когда он вспоминал тот июльский день 1916-го. Он не хотел его вспоминать! Никогда не вспоминал и никогда не будет. Но что поделать, если он помнит все до мельчайших деталей? Даже эту чертову ромашку, которая лезла ему в глаза, когда он упал. Стебель ее был искривлен, и казалось, будто она кому-то кланяется. Головка висела криво. Двух лепестков недоставало, словно ей вырвали зубы. А листья торчали воинственными острыми наконечниками. Потом он потерял сознание. Очнулся в полевом госпитале. Два лица склонились над ним – врача и сестры милосердия в белом монашеском платке с красным крестом.

– Поздравляю вас, юноша, – сказал врач. – Вам повезло. Домой вы придете на двух ногах. Танцевать, конечно, не сможете, но хромать будете почти незаметно. Ну, ничего, ничего, – добавил он, увидев, как скривилось лицо Басби, и истолковав его гримасу по-своему: – Легкая хромота только украшает солдата.

Пришел он на двух ногах, но только не домой. Дома к тому времени уже не было. Балаганчик Визгов сгорел во время одного из представлений, а вместе с ним сгорели папаша и мамаша Визги. Басби приткнулся к своему харьковскому дядюшке, который был не очень-то рад великовозрастному племяннику, тем более циркачу. Циркачей тут не жаловали. Мать Басби, выскочившая замуж за актеришку и балаганщика, считалась позором семьи. Дядюшке, впрочем, Басби докучал недолго. Встретил старую знакомую родителей – Матушку Кло и отправился с ее антрепризой на гастроли. С тех пор прошло уже больше десяти лет, а он так и перебирался с гастролей на гастроли, из одной антрепризы в другую.

Басби встряхнул головой. Да что ж это такое! Что это на него нашло! Совсем расклеился. Все нервы, нервы. Просто переволновался перед премьерой. Уже заканчивалось первое действие. Шел кукольный парад. Упал занавес. Вспыхнул свет. Зашумел зрительный зал. И по тому, как он зашумел, как захлопали сиденья, зашелестели программки, зашуршали платья, зазвенели голоса, по тем взглядам, которыми обменивались зрители, продвигаясь по узким проходам к фойе, было ясно: успех.

Открылась дверь, и в ложу заглянул Алексей Никитич.

– Ах, дорогие мои… мои дорогие… – приговаривал он, сморкаясь в большой шелковый платок и им же утирая стариковские слезы. – Ну, поздравляю, поздравляю! А я говорил!.. Я в вас верил!

– Погодите праздновать, – грубовато оборвал его растроганный Басби. – Еще второе действие впереди.

– Второе будет еще лучше. Я распорядился обносить в антракте бесплатным шампанским.

А разгоряченные зрители, смеясь, уже возвращались в зал. Басби тихонько выскользнул из ложи и пошел побродить за кулисами. Ему больше не хотелось следить за действием. Напряжение спало, и что-то погасло внутри. Мимо, подмигнув, пробежала Серафима по прозвищу Кузнечик. Он хотел шлепнуть ее по наливной попке, но не успел – умчалась на сцену. В кабинете Алексея Никитича накрывали стол. Предполагался небольшой банкет для своих. Басби опрокинул рюмку водки, закусил тарталеткой с икрой и отправился дальше. Не заметил, как прошел час. Занавес упал и снова взлетел. Алексей Никитич, неожиданно возникший у Басби за спиной, подталкивал его вперед.

– Идите, голубчик, идите. Кланяйтесь публике. Вам рукоплещет зал, – он всхлипнул и трубно высморкался.

Басби очутился на сцене. Рядом, не зная, куда девать руки и ноги, неловко топтались Юрий Карлович и юный Дуся. Актеры, аплодируя, стояли у боковых кулис. Зал гремел. Вдруг что-то громоздкое полетело в сторону Басби. Он подпрыгнул и поймал огромный букет роз. И тут завеса, делающая зал похожим на разноцветную бесформенную клумбу, которая колыхалась и растекалась перед глазами, расступилась, и в ярком свете ламп он ясно увидел каждое лицо, каждый улыбающийся рот, каждую поднимающуюся и опускающуюся руку. Так бывало в детстве, когда он стоял на авансцене между родителями, а те с обеих сторон держали его за руки. Тогда зал переставал быть пропастью, омутом и становился скоплением живых людей. Басби кланялся, прижимая руку к сердцу, а его уже тянули обратно за кулисы, тормошили, целовали, поворачивали в разные стороны, точно механическую куклу.

– Сезон аншлагов обеспечен! – всхлипывал Алексей Никитич. – Завтра о вас, голубчик, узнает вся Ялта. Да что там Ялта! Губерния! В столицах прогремит!

В руках у Басби сам собой образовался бокал шампанского. Он чокался, пил, снова чокался. Потом в лицо ему дохнул влажный свежий ветер, и он понял, что уже на улице. Вокруг шумели, смеялись, махали руками. Кто-то обращался к нему. Он отвечал, не понимая, ни о чем его спрашивают, ни что он отвечает.