Что там за шум? о чем галдят? –
Поднимут головы, глядят
А вспомнить, что это значит, — уж и не могут
* * *
Очень долго мы летели
Удаляясь от земли
Потеряли тяжесть в теле
Потеряли что могли
Кто ж такие вы, ребята? –
А мы совсем не космонавты
Как вам подумалось –
Мертвецы мы
* * *
Я помню нежных октябрят –
Подстрижены под ноль головки
Они как ящерицы ловки
Скользили, прыгали меж парт
В школе
И я, и я был среди них
Однако же уже в живых
Осталось, видимо, из них
Немного
Вот я остался, например, немногий
* * *
Земля неверная вздымается
В Москве
Как будто бы под ней ползет
Какой-то мощный паразит
Наружу выбраться пытается
В центре
Но мне порядок местный вверен
Тайный
Сакральный
Я говорю ему: — Не время
Еще!
Сиди там! –
Сидит
* * *
Кто в Средней Азии бывал
В горах глухих — тот не забудет
Как никогда не забывал
И я тех мест, где полулюди
И полудемоны бродили
И в ухо дули, и ты или
Сам становился полудемоном
Или умирал
Мне тоже в ухо дули
* * *
Пушкин, заросший волосами
Расчесывает на пробор лицо
От носа к скулам, чуть наискосок
Нет, нет, это я про другого Пушкина
Про собачку в одном английском доме
Так прозванную вполне беспричинно
Но как же это собака расчесывает волосы? –
А и действительно!
Значит, это про настоящего Пушкина
Я и не подумал
* * *
Крестьянки чувствовать умеют
Тоже
А что уж чувствуют они –
Никто об этом не умеет
Сказать, и даже в наши дни
А если скажет что такое
Глядь — а они уже другое
Чувствуют
* * *
Лиса приходит на порог
Отжитого лесного дома
Стучит и ей навстречу бог
Выходит местный и знакомый
Негрозный
Она кладет пред ним яичко
Как приношение и дар
И бог целует ее в личко
Чувствителен и благодарн
Что с другими, более известными могущественными и
распространенными богами, как правило, не бывает
* * *
Забегаю я в пивняк
Принимаю пару пива
Все пристойно, все красиво
Только чувствую — не так
Что-то
Не то
Обегаю быстрым взглядом –
Все в порядке, все как надо
А вот чувствую, что-то не так
А что — не понять
1997
«НЛО», № 87 за 2007 г.
Что мыслит Голем? Что вертится в его не фиксированной ни на чем голове до момента озарения? [Или чего-то, ] могущего быть названным озарением? Вернее — принудительным толчком в жизнь. Только некие смутные подступающие и отступающие ощущения как щупальца касаются слабо реагирующих стенок его неопытного телесного сосуда. Он уже вызван из анонимной всеобщности, но еще не обрел конкретности. Он в преджизни. До того момента, когда вставят в его гладкий лоб таинственный кристалл или начертают на нем магические знаки претворения. А до этого — нечто неухватываемое окружает его. Он чувствует какие-то колебания внешних потоков, неявные голоса, странные полукасания. Что это? Мираж? Сон? Майя? Его? Чужое? С момента его замысленности, онтологической объявленности в этом мире он обитает на границе, из которой может отплыть обратно в неподеленное и необязывающее, а может и вступить в мир наделенных самоотдельными движениями и порывами существ. Он на границе, а граница принадлежит обоим мирам сразу. Он живет на ней мерцательным способом, погруженный в мелкую и не уследимую внешним взглядом размывающую динамику беспрерывного движения — это его покой. Внешний мир, не поделенный пока еще для него на агрегатные существования, обволакивает его колебаниями своих энергий. Так сказать, вскипающая пустыня. Возможно, это некое подобие предбытия младенца в материнской утробе. Чудовище ли — человек до своего явления на этот свет? Ну, чудовище в этом узком и специфическом смысле.
Но, собственно, о чем это я? О ком? Да именно что о себе. О себе в образе Голема в нашем совместном перформансе с Брускиным. Я был одним из четырех участников, который, собственно, ничего не видел, почти ничего не слышал, но только участвовал. Все действо я смог себе реконструировать только постфактум по рассказам внешних наблюдателей и фотографиям. Конечно, для сути самого перформанса не [были] важны мои экзистенциальные переживания. Не важно, что чувствует и мыслит человек внутри сложноустроенного и тяжелого одеяния Голема, почти полностью изолирующего, экранирующего от внешнего мира. К тому же в течение достаточно длительного времени, пока наряд-оболочка сооружался поверх меня во всей своей диковинной полноте, я стоял, почти полностью отделенный от сигналов внешнего мира, погруженный в себя и выстроенный только по основополагающим первичным антропологическим ориентирам — прямостояние, напряжение мышц и суставов, регулируемое дыхание. От внешнего [мира] доходили только касания сотворяющего демиурга, временами чуть-чуть отклоняющие меня от вертикальной оси, заставляющие напрягать мышцы и менять ритм дыхания. К тому же я и сам попытался выключить себя из всякого рода активной соматики и чувствительности, дабы легче переносить достаточно длительную процедуру нагружения меня сложной оболочкой искусственного подобия как бы Голема. Но, несомненно, этот квазиголемный предварительный опыт сказался на моем дальнейшем перформансном поведении как Голема-советикуса.
Читать дальше