— Что?..
— Не читаешь книг. Тебе четырнадцать лет. Максимум — листаешь порножурналы. Активно занимаешься онанизмом и каким-нибудь лёгким спортом на свежем воздухе. Чтобы не сублимировалось. Чтобы вообще не было потугов к творчеству. Не напрягаешься с учёбой в школе. Поступаешь в мореходку или идёшь на завод фрезеровщиком.
— Отличная идея. Я согласен.
Мы встали и обменялись рукопожатием.
Оркестр сделал паузу, появились Гусев и Берёзкина. В движениях Гусева и на его физиономии появилась важность — признак того, что он добрал до своей средней дозы. Кира раскраснелась и вспотела. Она не теряет надежды встретить своего Билла Гейтса и танцует со всеми незнакомыми мужчинами. Мы трое за столом в неё влюблены. Гусев совсем немного, шутя, физиологически; я — почти платонически, по-рыцарски, без притязаний. Зюскевич готов отдать жизнь.
— Что случилось? — поинтересовалась Берёзкина, имея в виду рукопожатие.
— Я завязал…
— Что!
— Не пить. Это… с этим, с литературой, графоманией.
Кира смотрела на меня и соображала. Группу поддержки представлял Зюскевич, и она решила не напрягаться.
— Бедняжка. У тебя в жизни останется одна работа. Нужно подобрать тебе какое-нибудь хобби. Какой-нибудь лёгкий спорт на свежем воздухе… Да-да, как раз сегодня я слышала по радио: городошный клуб где-то в ЦПКиО. Такие бодрые пожилые дядечки в пуловерах, слегка подшофе.
— Я ещё не пожилой.
— Тогда — всё впереди! У тебя есть какая-нибудь большая мечта? А, Телегин?
— Есть. Есть мечта. Слишком большая.
— Насколько большая?
— Для начала пятьдесят… лучше семьдесят тысяч.
— Выбраться из коммуналки?
— Какая же это мечта. Тьфу.
— Тогда что? Новенький педальный автомобильчик?
— Детский лепет.
— Так что же?
— Газету.
— Ага!
— Свою.
— Свою газету! — обрадовался Зюскевич.
— У газеты должен быть олигарх… — сказал Гусев. — То есть, наоборот.
— Не такую! — замахал я пальцем перед его носом. — Телепрограммку. Хорошую. Нового типа.
Кира притянула к себе мою голову и звучно поцеловала её в губы.
— Умница. Я бы тебе дала, честное слово.
— А сколько есть? — спросил Гусев.
— Ничего нет. Я живу на проценты.
— А в агентстве сколько платят? — настаивал Гусев.
То время, когда Берёзкина действительно могла быть супермоделью мирового класса, пришлось на 80-е. Теперь она снималась для раздела женщин бальзаковского возраста. В 90-х она могла бы сделать карьеру, иметь своё агентство стать богатой, властной и самостоятельной. Но она поленилась и в очередной раз поставила на удачное замужество.
Заиграл оркестр, Гусев опрометью бросился на сцену.
Официант принёс бутылку дорогого вина и, наклонившись, что-то нашептал Берёзкиной. Она оглянулась. В другом конце зала приподнял ладонь мужчина лет пятидесяти. Даже с этого расстояния было видно, что рука у него сильно волосатая, а часы золотые.
— Ого… — произнесла Кира, сделавшись серьёзной. — Вот это встреча…
— Ты его знаешь? — спросил я Зюскевича.
Тот отрицательно помотал головой.
Мужчина оскалился улыбкой, поднялся и приблизился. Он оказался широкоплечим и приземистым, с необычайно длинными, большими и, по-видимому, сильными руками. Всё на нём было очень дорогое. Кира подала ему руку, и они вышли на медленный танец. Дама оказалась едва ли не на голову выше своего кавалера.
Мы долго и уныло смотрели. Официант принёс винные фужеры и откупорил подаренную бутылку, мы выпили.
— Как она может танцевать с этим орангутангом, — злобно проговорил Зюскевич.
— Расслабься, она ему не рада. Беда в том, что женщины покупаются и продаются. Проститутки делают это явно, остальные хитро.
— А что если я сам хочу её купить. Я смогу перебить любую цену. Пусть только подождёт.
— Она больше не будет ждать.
— Чего она хочет?
— Ей нужны серьёзные отношения с каким-нибудь серьёзным типом.
— Я на пороге открытия, которое всё перевернёт.
— Я тоже, — сказал я и хлопнул шампанским, извлечённым из «серебряного» ведёрка, лёд в котором давно растаял. — Знаешь, сколько ей лет?
— Конечно. Я ей муж. Бывший…
— А сколько тебе?
— Я тоже могу постареть.
— Скажи уж лучше — повзрослеть.
— Я могу.
— Пластическая операция?
— Нет. Естественным образом. Постарею и вернусь в тот же миг.
— Пока будешь стареть, поумнеешь.
— Нет.
— Дело даже не в этом. Ей нужен другой тип мужчины.
— Я могу предложить ей большее, — упрямо твердил Зюскевич.
Читать дальше