Эдуард Лимонов - Виликая мать любви (рассказы)

Мечтам моим не суждено было продлиться, потому что где-то в глубине дома шумно раскрылась дверь. Раздался звук шагов и механический шум не то радио, не то ТиВи. Обрадованный Никита вскрикнул: «Натан! Найоми!» — и устремился к выходу из библиотеки. Мы последовали за ним… И оказались именно в главной гостиной. И там был камин, у которого я предлагал Никите встречаться после писательских трудов. Со второго этажа в гостиную спускалась красивая лестница темно-красного дерева, и по ней двигалась вниз женщина с седыми волосами. В темном платье-балахоне до пят.

— Никита, — сказала женщина. И добавила: — Пам. — На лице ее появилась скупая улыбка. Не потому, что женщине не хватало нужного количества чувств для улыбки нескупой и широкой, но лишь потому, что женщина отлично знала, как функционирует механизм мышц ее лица. Знала, что каждая улыбка углубляет морщины на 0,000001 микромиллиметра.

— Мы уже решили было, что вас нет дома, — сказал Никита, проделав осторожную процедуру целования с миссис Аргус. При взгляде на них у меня возникло впечатление, что они оба боялись, чтобы миссис не распалась от взаимных поцелуев. Однако, по моему мнению, она выглядела крепкой миссис.

— I beg your pardon, [22] I beg your pardon (англ) — Молю вашего прощения. Никита, — сказала дама. — Натан завозился в видеокомнате, а оттуда совсем не слышен дверной звонок.

Я заметил, что миссис произнесла имя Никита с явным удовольствием. Русский должен быть русским и откликаться на имя Иван, или Степан, или Никита. Тогда все довольны. А если русский, как я, разгуливает по миру с именем Эдуард, это разочаровывает иностранные народные массы.

— Ой! — спохватился носитель настоящего русского имени, увидев, что миссис Аргус, мистически улыбаясь, смотрит сверху вниз на меня и Джули. — Я хочу представить вам моих друзей… — Далее Никита продемонстрировал хорошие манеры. Вначале представил застеснявшуюся Джули в голубом платье, потом — меня.

— Вы тоже писатель, как Никита, — сказала миссис утвердительно.

— Йес, — сказал я. — К сожалению. — В те времена я еще утруждал себя кокетничаньем подобного рода. На самом деле я никогда не сожалел о том, что я писатель, но гордился и горжусь этим. Не понравилось мне только «тоже». Я считал себя куда более интересным писателем, чем модернист Никита.

К моему удивлению, миссис сочувственно вздохнула.

— О да, я понимаю, как тяжело быть писателем. Особенно вам, русским изгнанникам. А вы знаете, что я тоже русская? Никита вам говорил? Моя мама родилась в России… В городе Бердичев.

Я вежливо воскликнул: «О, Бердичев!» — и заткнулся. Она предложила нам пройти наверх в видеокомнату, где Натан заканчивает какие-то труды, которыми он занимался весь день. Мы затопали по лестнице вверх. На стене вдоль лестницы висели хорошо обрамленные гравюры, изображающие рыцарей, красавиц, нюхающих цветы, и пажей с крупными ляжками. Народ на гравюрах отсутствовал. Я вздохнул об этом прекрасном времени пустых лесов и гулких площадей.

В комнате, напоминающей лабораторию папы Франкенстайна, среди скопления приборов, не говорящих ничего ни уму ни сердцу (я заметил среди них штук десять ТиВи-экранов), расхаживал сам Натан Аргус в белом халате. Облик Аргуса мне безоговорочно понравился.

Мне импонировали его скупые монгольско-еврейские черты лица. Желтая кожа, натянутая на висках, и чик-бонс. Его аккуратная седая бородка (усов не было) еще нестарого китайского философа-скептика. Сам Натан Аргус, вне сомнения, прекрасно сознавал все преимущества своей внешности и разумно акцентировал их. Его черный френч модели «а-ля президент Сукарно» застегнут был под горлом, контрастируя с расстегнутым халатом. На нормального американского писателя, каковых я встретил в свое время на восточном берегу в Нью-Йорке с полдюжины, он не походил. Нью-йоркский писатель, обыкновенно овервэйт, запущен, подстрижен кое-как и отличается демократической простотой костюма, варьирующегося от разновидности «а-ля мелкий бизнесмен» (акрилико-полиэстеровая пара) до разновидности джинсы-борода — наследие, оставленное прокатившимся тайфуном хиппи-движения. Аргус был особый. Это я тотчас отметил. Он утруждал себя игрой.

Рука его, как обнаружилось в момент рукопожатия, оказалась сухой, небольшой и хрупкой рукой интеллектуала. Я отмечаю это обстоятельство, потому что в каше время возможно прийти в писательство из truck-drivers, [23] Truck-drivers (англ.) — водители грузовиков. с соответствующими ручищами. Грусть была в глазах, в манере речи и в движениях Натана Аргуса.