Мария Воронова - Эхо первой любви

– Скажите, – спросил он, – а вы вот книгу написали, давали интервью… Это зачем все было?

– Ой, мне сейчас так стыдно! Даже вот жутко становится, что я больше никогда не смогу извиниться перед Володей, – воскликнула Елена, – но мне было так больно, что он хочет разойтись! Так невыносимо, что я ничего не могу сделать с этим, вот я и решила…

– Понимаю.

Лев Абрамович хотел спросить, сама ли она додумалась до такого способа мести или подсказал кто, и кто именно, но покосился на Клавдию и неожиданно для себя промолчал. Елена все дела ведет через эту девушку, и если были какие-то доброхоты, содействовавшие изданию книги и появлению статей, то Клава обязательно с ними знакома. Может, у нее даже дружеские отношения сложились с кем-то из них, и она возьмет да и проболтается, что вот приходил какой-то дедулька и интересовался литературными делами Иваницкой.

Есть способ проще – когда дом горит, ты не бросаешься в пламя, а выбиваешь заколоченную дверь, чтобы спастись. Врачебная тайна дело святое, но бывает, что поступиться ею необходимо. Максу известно, кто настоящий автор мемуаров Иваницкой, так что надо любым способом выбить из него имя и идти с этой информацией к следователю. А если пошлет подальше, то действовать самим.

Лев Абрамович еще немного побыл с Еленой, но больше ничего существенного не узнал. Вдова последний год мало общалась с мужем, а о его бизнесе вообще никогда не имела представления и даже не знала, хорошо ли у него шли дела, на подъем или на спад. Дворкин осторожно спросил, не появлялись ли в ее окружении новые лица, или кто-то из знакомых вдруг начал проявлять повышенный интерес к ее семейной ситуации, но Елена уверенно это отрицала. Клавдия так и стояла рядом, готовая в любой момент обнять и утешить свою хозяйку, но Дворкину почему-то сделалось не по себе от подобной преданности.

Он еще раз выразил сочувствие горю Елены и хотел было уходить, но, уже стоя одетый на пороге, обернулся.

– Елена Николаевна, – сказал он, осторожно подбирая слова, – я заочно знаком с вашими родителями. Точнее, не знаком, но мать Мстислава Юрьевича навещала их на днях. Простите, что вторгаюсь в ваше личное пространство, но я старый человек, и позвольте вам сказать: что бы там ни было у вас раньше, но они любят вас, жалеют и хотят разделить ваше горе.

– Но я тоже…

– Они сказали Ксении Алексеевне, что встретили у вас холодный прием.

– Да нет же! Это я так хотела быть с мамой, а она вдруг вызвала такси и уехала! Я решила, что она думает, будто я замешана, и не хочет со мной разговаривать! Наказывает меня, что я допустила смерть мужа, вот и все. А я не виновата и так скучаю по Володе…

Впервые за весь разговор на глазах Елены показались слезы. Лев Абрамович осторожно взял ее за руку.

– Знаете, – продолжала она сквозь слезы, – первые дни как будто онемело все внутри, а с другой стороны, казалось, что муж сейчас вернется. Никак не верилось, что его нет и больше никогда не будет, поэтому я держалась. А теперь начинаю понимать, и мне очень тяжело, что родителей нет рядом.

– Елена Николаевна, вы переживаете сейчас трудное время, так не ищите горе там, где можете найти поддержку, – произнес он мягко, – примиритесь с родителями, и вы будете счастливы в детях, это я вам точно обещаю, как сын, внук, отец и дед в одном лице.

Елена всхлипнула, и Лев Абрамович снова с раскаянием подумал, что симпатизирует ей. На Клавдию он старался не смотреть, как на Медузу горгону. Как только Дворкин завел речь об отце и матери Елены, от нее пошла такая волна ненависти и холода, что глаза наверняка превратились в два смертоносных луча. А нечего ссорить детей с родителями, подумал Дворкин и сказал:

– Не плачьте, Елена Николаевна. Из надежных источников мне известно, что вам нужно всего лишь устранить небольшое недоразумение. Мама любит вас и ждет, и ни одной секунды не подозревает.

…Сев в машину, он подумал, не позвонить ли Ксении Алексеевне, чтобы та связалась с родителями Елены, но потом решил, что Иваницкая прекрасно справится сама. Когда-то надо повзрослеть!

Дворкин аккуратно выехал на Суворовский проспект. Машины двигались медленно, но равномерно, так что можно ехать в общей массе и спокойно размышлять над полученной информацией. Итак, вырисовывается вполне себе такая стройная концепция: Лена ссорится с мужем. Перспектива развода все яснее, и бедная Иваницкая в отчаянной попытке все наладить публикует первую статью или просто начинает жаловаться в своем кругу на жестокость мужа. Об этом становится известно серьезным людям, давно мечтающим убрать Владимира со своих деловых горизонтов. Рождается идея убить мужа и подставить вдову. Бизнесмен в могиле, жена за решеткой, бизнес перешел в нужные руки – все счастливы. Чтобы придать достоверности, заказывается книга мемуаров и несколько пространных интервью, где будущая мужеубийца описывает свои страдания. Но реальность вносит коррективы в самые прекрасные планы. Иваницкие вдруг решают примириться, и Елена отбывает за границу, чем создает себе несокрушимое алиби. Дальше не совсем понятно, почему нельзя было дождаться ее возвращения: то ли по каким-то причинам невозможно медлить с отжатием бизнеса, то ли организаторы боялись, что супруги начнут жить душа в душу и версия оскорбленной жены перестанет быть убедительной, то ли еще что. План был близок к провалу, но находится запасной вариант – дурачок Зиганшин, многолетний обожатель Елены, готовый на все ради нее. Наверное, сначала планировалась инсценировка «жена убивает мужа в состоянии аффекта», но в новых обстоятельствах решили, что «любовник убивает мужа по сговору с женой» тоже вполне сойдет.