Сергей Каледин - Тахана мерказит [Главный автовокзал]

– Хорошо здесь, – сказал он раздумчиво. – Лучше всякого Крыма.

– Да, это так, – откликнулся Наум Аронович. Он сидел в своем креслице, ковырял палочкой кирпичный песок. – Мы с Ирочкой и отдыхали-то один-единственный раз вместе в Пицунде, а я весь отпуск только и думал, как бы поработать… Так уж получилось, вечно времени не хватало. Так вот, были мы в Пицунде. Тридцать пять лет назад… Да, тридцать пять. Представляете себе Ирочку?

– Тут и представлять нечего, хм, – сказал Петр Иванович

– …И вот я ее спрашиваю, чего б ты, Ирочка, хотела? – Дом, говорит, на море и яхту. А ты, думал, мороженое? – И смеется. Вот, через тридцать пять лет и купил ей дом и яхту…

– С мотором? – с повышенным интересом спросил Петр Иванович.

– Разумеется.

– Дель?

– Этого я вам не могу сказать… Да сами все увидите. Ключи у вас. Яхта там… – Он указал на озеро ветхой незагорелой рукой.

– А у меня катер бандиты сожгли, – вздохнул Пе Иванович, – Узнаю кто, персонально, – а уж я узнаю! – бить буду беспощадно. Око за око!..

– А зуб за зуб?.. – тихо продолжил Наум Аронович. – А знаете ли вы, Петр Иванович, что это значит? Этим законом Моисей много тысяч лет назад хотел освободить людей от мести неправедной. Ведь за обиду тогда убивали. Вот он и решил, что, грубо говоря, за выбитый зуб обидчик отвечает только одним выбитым зубом. Это – справедливость. За два – двумя. Не более того. Это потом люди формулы Моисея закон мести выдумали. Так им удобнее кажется. А катер вы себе новый купите, Петр Иванович.

– Ароныч! Извини, конечно, что я так называю…

– Да не волнуйтесь вы, Петр Иванович, называйте, как нравится. Меня тридцать лет никто не называл по отчеству… Соскучился.

– Вот ты говоришь – новый! – усмехнулся Петр Иванович. – Это нереальное явление. Я ж его десять лет строил сам. Своими руками, понимаешь. А купить?.. На какие шиши?

– Я думаю, вы здесь можете неплохо заработать.

– Ароныч, – Петр Иванович посмотрел на старика, как на слабоумного.

– Ну у кого я тут заработаю? Ирина Васильевна говорит: может, дом надо поправить… Починить чего. А дом у тебя с иголочки. И яхта, небось, тоже в ремонте не нуждается. Точно знаю: новая.

– Новая, – виновато кивнул Наум Аронович.

Пашка выбрался, наконец, бассейна, погонялся за павлином, любопытства опять припилившего с соседнего участка. Павлин с кудахтаньем бегал от него, но два пера Пашка павлиньего хвоста ъял.

– Павлик, – сказал Наум Аронович, – ты наверное меня так и не послушался: не учишь арабский язык?

– Наум, ну… – Пашка переминался с ноги на ногу, теребя павлиньи перья.

– Перья не мни, – проворчал Петр Иванович, – поставь в стакан на рояле. И русский не учит, Ароныч.

– Я английский знаю, и французский, – вяло отбрехивался Пашка.

– А надо еще обязательно знать арабский. Ты же раильтянин. Иначе мира у нас с ними никогда не будет. Ладно, Петр Иванович, не будем его мучить, он мальчик способный, только… вот ленив немножко. А впрочем, все будет у него хорошо. Он добрый мальчик.

Пашка прошлепал в дом.

– Павлик! – слабым голосом крикнул вдогонку Наум Аронович; – Принеси, пожалуйста, телефон. И коньяк в шкафу. Пива-то мне нельзя – пояснил он Петру Ивановичу. И, помолчав, добавил; – Так вот. Работу я вам найду. Кругом виллы. Соседи то и дело спрашивают, нет ли хороших строителей.

– Во! Это то самое!.. – воскликнул Петр Иванович. – В точку, Ароныч.

– Я вас порекомендую таким людям, которые говорят по-русски. Чтобы без сложностей. Но об одном прошу жить только тут, в этом доме. Мне тогда будет казаться, что вроде Ирочка здесь… – Старик как-то замялся, сиял очки протер их… – Я прошу вас, Петр Иванович…

– Как скажешь, Ароныч, так и будет, – присевшим голосом пробормотал Петр Иванович. Впервые в жни видел он человека, который всю жнь любил одну женщину. – Чего ж ты ее сюда не вывез, повторно с ней сочетался, Ароныч? Может, я не в строчку, тогда не говори… Не обидюсь.

– Ну куда ее сюда, Петр Иванович? Во-первых, она евреев не очень любит, это раз. Я, кстати, тоже. Во-вторых она… Она же роскошная богемная женщина. Ей нуж шум, блеск, цветы, шампанское!.. Это не причуда ее! Это огромный компонент работы художника…

– Она же вроде не рисует?

– Я в широком смысле слова… – Наум Аронов виновато кашлянул. – Здесь ей, к сожалению, делать бы бы нечего…

Пашка принес бутылку коньяка и радиотелефон.

Наум Аронович налил себе на донышко и основательно Петру Ивановичу.

– Ая? – спросил Пашка.