Николай Романов - Байкеры

В большой комнате никого. Повсюду разбросаны предметы одежды, в том числе и мужской. Значит, она спрятала гостя в спальне. Кей решил не торопить события. Мимо него никто не проскочит. Тем более без штанов. Он снял свисающие со спинки кресла брюки, с любопытством рассмотрел и намеревался положить в сторону, но она выхватила одежду, опасаясь, что та полетит в окно, что не раз случалось. Кей быстро потерял интерес к чужим шмоткам, и она побрела по комнате, подбирая носки, майку, галстук и оттаскивая по очереди в спальню, как мышь таскает крупу в норку.

Кей расположился в кресле, закинув ногу на ногу и покачивая тупоносым сапогом. Она покончила со сбором одежды и бросилась на диван, подобрав ноги. Долго устраивалась, одной рукой натягивая на колени лиловое платьице, а другой пытаясь соединить его края на все еще красивой груди. Платьице, похожее на мужскую рубашку, показалось Кею слишком коротким, чтобы добиться того и другого одновременно. Молчание, с которым он наблюдал за руками, нервно бегающими по ткани, выводило ее из себя.

Резким движением она пододвинула к себе пепельницу из рогатой мозамбикской ракушки и закурила, с громким стуком бросив зажигалку на столик. Только сейчас она подняла на Кея глаза, и тот отметил, что глаза остались такими же большими и синими. Вот только что-то произошло с ними за последний год. Полиняли, что ли?

— К чему этот трезвон? Не можешь без шуточек? Все такой же… — Она положила сигарету на ребристый край раковины и, сама того не замечая, снова принялась натягивать на колени и грудь платьице, неподвижно глядя перед собой и монотонно произнося те же слова, которые произносила и год, и два года, и много лет назад:

— Тебе нравится меня унижать. Получаешь удовольствие.

Она подняла взгляд на Кея, и он понял, что теперь его реплика.

— Я и не думал тебя обижать, дорогая.

Кей, не отрываясь, смотрел на ракушку, половина длинных и изогнутых рожков которой отбиты и потеряны во времени. С тупой настойчивостью Кей пытался вспомнить, сколько рожков отлетели во время его ссор с женой. Получалось, что после развода она ни с кем не ссорилась так, чтобы по комнате летали вещи. Значит, она права. Кей действительно непревзойденный мастер выводить людей из себя.

Слова вылетали сами собой. Ни Кей, ни она даже не делали пауз, чтобы обдумать то, что собираются произнести.

— Тебе и не надо думать. За тебя твоя дурацкая натура думает. Когда детей мне делал, тоже не думал, что они вырастут и их придется воспитывать.

Кей поднял брови:

— «Воспитывать»? Раньше ты называла это «содержать». Значит ли это, что я должен ежемесячно отстегивать больше денег?

— «Отстегивать»? — передразнив Кея, она с прищуром посмотрела сквозь облако табачного дыма. — Решил в слова поиграть? Давай. Слово «алименты» вам режет слух, кабальеро. Но за удовольствие не слышать детей у себя дома надо платить.

Кей уточнил:

— Я имею честь оплачивать не только свои, но и твои удовольствия. Возиться с молодыми людьми денег стоит. Моих.

С годами у нее заострились черты лица, глаза стали больше. Добавились проблемы с кожей, и кое-где появились маленькие пятнышки. Время брало свое, и у нее осталось одно радикальное средство — мальчики.

Отведя взгляд от лица жены (это зрелище расстраивало), Кей попытался сосредоточиться на чем-то другом. На глаза попадались то фарфоровая пастушка, которую обнимал пастушок с толстым коричневым шрамом на шее (последствие неаккуратного склеивания), то угол скатерти с грубо заштопанным углом (сейчас и не вспомнить, кто из двоих в ярости полосовал ее ножом), то монументальные кирпичи «Всемирной истории искусств», погруженные в черный супер, небрежно прихваченный упаковочным скотчем (Кей невольно дотронулся до виска, по которому пришелся удар «искусством»).

Он разбивал. Она склеивала. Он рвал. Она зашивала. «Ты — разрушитель! — кричала она, — ты приносишь несчастье! Ты — исчадье ада! Вокруг тебя — только смерть! Как я не поняла, что ты был уже женат на смерти, когда мы поженились! ПОЭТОМУ СМЕРТЬ ТЕБЯ НЕ ТРОГАЕТ… Своих оставляют в покое…»

Он разбивал. Она склеивала. Он рвал. Она зашивала. Она мечтала о том, что он никогда не смог бы ей дать.

Скромное счастье.

Маленькие радости.

Тихие удовольствия.

Цветы на подоконнике. Вышитая тряпочка на комоде под вазочкой. Недорогие подарки «со значением» на годовщину свадьбы. Недорогая, «по средствам», свадьба дочери, и затем и сына. Тихое, незаметное старение. Прогулки в парке Сокольники, где аллеи засыпаны желтой листвой, а неглубокие красивые лужи музыкально хлюпают под ногами. А сами ноги, проклятые инструменты для хождения на работу, с каждым годом ходят все тяжелее, да и шаги все короче. Пока ноги не отказывают совсем.