Николай Романов - Байкеры

Парень повалился на пол, хрипя и постреливая через бумажную трубку выбитыми зубами. Бывшая супруга Кея подобралась к юноше, обняла и прижала к себе его голову в презервативе, с нелепо торчащим изо рта журналом.

Она плакала, поглаживая и целуя резину, не догадываясь просто содрать ее с головы. Пятнышки на ее шее и щеках проступили отчетливее.

До Кея донесся знакомый звук открываемого дверного замка и голоса детей. Выйдя из спальни, он аккуратно прикрыл за собой дверь. В коридоре заговорщицки прижал палец к губам и сказал дочери и сыну:

— Тс-с-с! Не надо беспокоить маму. У нее дел по горло.

Подгоняя перед собой недоуменно оглядывающихся детей, он вместе с ними спустился во двор.

Тучи разошлись, так и не пролив на пыльную землю ни капли. Не задерживаясь у байка (ХаДэ недоуменно покосился из-под старой липы), Кей с детьми вышли на проспект и оказались у входа в небольшое заведение с бутылками, чашками и виниловыми цветами между витринных рам: кафе не кафе, ресторан не ресторан…

Кей приобрел у бармена жетоны для выстроившихся вдоль стены и алчно поблескивающих игровых автоматов, ссыпал блестящие кругляшки в бейсбольную кепку сына и передал ему, пожелав сорвать джекпот. Присел с дочерью за столик в дальнем углу.

Сын оседлал высокий стульчик у автоматов и внимательно наблюдал за цифрами и ягодками, мелькающими в квадратных окошечках игральных механизмов. Как идет игра, со стороны понять невозможно. Он сидел прямо и неподвижно, отвлекаясь только для того, чтобы потянуться за жетоном в лежащей рядом кепке или дернуть ручку автомата.

Дочь не изменилась. Высокая в отца и красивая, как мама в молодости. Взгляд уверенный и спокойный.

— Маменька сказала, что я…

— Лучше, если сама расскажешь. Мне показалось, твое решение расстроило маму.

— Папа, я встретила Его! Он меня любит. И будет очень скучать. Но Чикаго… В Чикаго у нас будет дом. Ну, не в самом Чикаго, рядом. Он будет преподавать в университете. Что с тобой? Я что-то смешное сказала?

— Нет, это я так. Кофе горячий.

— …а у меня будет огромная кухня, сад и соседи, которые не «снизу» или «сверху», а так, как надо в нормальной, г о р и з о н т а л ь н о й жизни — справа и слева. А вам с мамой я буду писать письма. Ты опять смеешься! С тобой невозможно говорить серьезно! Ты как ребенок!

— Дочь, почему ты так хочешь стать взрослой американкой? Тебе хочется спокойствия? Тишина, яблочный пирог, индейка в День благодарения и пицца по телефону? Если так — я спокоен. Ты счастливая. Ты не знаешь, что такое взрослая жизнь. Твой избранник отгородит тебя от мира стенками кухни, но надорвется, пытаясь отгородить от тебя весь мир. А мир, голодный, грязный, вооруженный до зубов, скоро придет ко всем нам. Я хочу, чтобы тот, кто с тобой рядом, тебя берег и охранял. Тебя и твоего ребенка.

— Папа!

— Что «папа»? Ты мать за нос води, а не меня. У нее насыщенная личная жизнь, вот и не замечает…

— Ты ей не скажешь?

— Сама скажешь.

— Папа, когда ты будешь говорить как все?

— Как все?

— Ну, не так закручено. Иногда мне трудно тебя понять.

— Зато я тебя понимаю. Сколько?

Когда сын был совсем маленьким, Кей сажал его на байк перед собой. Даже приварил на топливный бак старого байка маленькие скобы с рифлеными ручками, чтобы держаться маленькими кукольными пальчиками. Сын с серьезным видом напяливал специальный детский мотошлем. Кей ждал, когда сын кивнет (особый, только им двоим известный знак), и тогда резко трогал с места. Сын это обожал.

Не так уж много времени прошло с тех времен, а как все изменилось!

Уже полчаса они вдвоем нарезают по лучевым просекам в Сокольниках.

Сын сидит сзади и молчит. Кей и сам не знает, зачем захватил сегодня тот самый детский шлем. Сын с недоумением посмотрел и даже не стал брать в руки. Не улыбнулся, не рассмеялся. Так и болтается шлем, привязанный к багажнику. Сыну Кей отдал свой. Себе повязал красную бандану, которая ему не очень нравится, но оказалась единственной чистой.

Сын молчит. Кей пытался говорить с ним, тот отвечал только «да» и «нет». Через пять минут такой беседы Кею захотелось крепко зажмуриться и представить, что он всегда был холостяком, а если у него и есть дети, то очень далеко. В веселой, прококаиненной насквозь деревне в Андах. Или на ферме мрачного семейства буров по ту сторону южноафриканской границы. Там его после болотной лихорадки выхаживала тоненькая девушка…

Сын держится за куртку Кея как-то странно, словно делает одолжение. Кей чувствует это и нервничает. У него затекла нога, непрерывно занятая коробкой передач. Тонко улавливающий настроение хозяина, ХаДэ мудро взял на себя основную часть работы по управлению ездой.