Феликс Кривин - Сегодняшние сказки (Строительство земли обетованной)

Слава Богу, подвернулся старичок из соседнего подъезда. Я, говорит, регулярно хожу на этот меддосмотр. Кроме болезней, ничего не находят. А болезни у нас разрешенные, на них ограничения нет, хоть по десять штук в одни руки.

И в более широком плане старичок высказался: у нас, говорит, всюду нужен досмотр. Как в семнадцатом недосмотрели, так с тех пор и досматриваем. Он-то, старичок, уже не досмотрит, а молодым еще смотреть и смотреть. Тут у нас еще много чего будет.

А картина, сказал старичок, «Ночной дозор» называется. Не досмотр, не позор, а просто дозор.

Умный оказался старичок, эрудированный. И как он со своей эрудицией дожил до таких лет? Вероятно, тоже по недосмотру.

В палату впорхнула сестричка.

«А кто у нас мама министра Иванова? Кто у нас мама маршала Петрова? За вами приехали кортеж и эскорт…»

В руках она держала конверты с маршалом и министром и, подпархивая на месте, говорила: «Гули-гули-гули, вот и мы, вот и мы…»

«А как же мы?» – спросила мама Сидорова.

Сестричка перестала подпархивать и прошлась по палате тяжелым солдатским шагом.

«Не шумите, мама Сидорова. Вы поедете на трамвае».

Тут же появился и Сидоров. Без конверта, в пеленке с чужого плеча. Никто его и не приносил в палату – уж не сам ли пришел?

Услышав про трамвай, Сидоров заревел, хотя ему никто не давал слова. Мама принялась его успокаивать: «А-а-а, мой маленький, теперь ты видишь, куда ты родился. Подумаешь – мама министра, мама маршала! Может, из нас вообще вырастет президент».

Министр и маршал мгновенно затихли, как затихают перед президентом министры и маршалы. Неконвертируемый Сидоров от радости открыл все шлюзы, тем более, что не нужно было экономить конверт.

Сестричка смутилась: «Разве я сказала мама? Я хотела сказать: дочка маршала, дочка министра… – Сестричка сделала к ноге и равнение направо. – А с вами мы разберемся, мама Сидорова. Выясним, как вы попали в наш роддом».

Это был такой роддом. Такой род дома, в котором необязательно даже рожать, а можно просто лежать для укрепления общего состояния. Но попасть в такой роддом – все равно, что попасть с дальнего расстояния в копеечную монету. Все зависит, из какого положения стреляешь.

Министр и маршал из своего положения попадут, но их надменные потомки (как зорко заметил из прошлого века поэт), почему они стреляют из этого положения?

Министр Иванов, теперь уже бывший министр, покосился на бывшего маршала, и оба скривили физиономии, готовые зареветь. Да и как тут не зареветь: не успели родиться на свет – и уже бывшие…

Папа в семье говорит, что он работает на дядю. Но приходит дядя и говорит, что он тоже работает на дядю. На какого-то другого, никому не известного.

Все вокруг говорят, что работают на дядю. Он та-кой бедный: в газетах пишут, что у него даже собственной машины нет. Приходится ездить на государственной. И дачи собственной нет. Приходится отдыхать на государственной. А вот в государственные магазины он никак не вырвется, приходится брать то, что привозят ему домой.

Этот дядя – государственный человек, поэтому он предпочитает государственную собственность. Государственная собственность – это когда можно пользоваться чужим, как своим. В отличие от частной, когда чужим не попользуешься.

Поэтому дядя против частной собственности. Государственной он пользуется, как своей, а частную придется покупать за свои кровные.

Еще дядя очень любит колхозную собственность. В колхоз пригнал машину, загрузил колхозным добром и пользуйся им в индивидуальном порядке. А в частное хозяйство не пригонишь, оттуда так загремишь, что не соберешь колес своей государственной машины.

Папа говорит: они это ловко придумали. Все, что население зарабатывает, складывается в один карман, а потом из этого кармана дядя распределяет: кому дать больше, кому меньше, кому повысить зарплату, а кому оставить так.

И откуда этот дядя взялся на нашу голову? Кого ни спроси, все работают на дядю. А дядя совсем не наш, посторонний, может быть, вообще не из нашего города. И зачем он нужен в нашем государстве?

Позвонили из домоуправления: