Николай Кузьмин - В футбольном зазеркалье

Неожиданно он замолк и удивленно повел головой: в хозяйском углу за стойкой зашипела лента магнитофона и под каменным сводом помещения невидимый усталый голос запел с надрывом, со слезой:

– Запись неважная, – сразу же определил Владик, продолжая вслушиваться.

Поймав взгляд Скачкова, человек в жилете и переднике за стойкой приветливо распустил многочисленные морщинки и умильно закивал висячим носом: битте шён! Он сообразил, кто заглянул к нему в подвальчик.

Надрывный голос затих, закатился в тоске и умер, магнитофон шипел, равнодушно подбираясь к следующей записи. В эту минуту за столиком в глубине подвала, у стены, раздался гром удара по столу, звяк посыпавшейся посуды и на улицу, напугав разомлевших, вырвался строевой, есаульский раскат команды:

– Вста-ать! Вы… р-рвань! Х-хамы!..

Шипение магнитофона прекратилось. Тягостную паузу заполнил изумленный голос Владика:

– Псих какой-то… Да?

В углу образовалась возня, гневное пыхтенье. Кого-то там стали удерживать, ловить за плечи. Столик опрокинулся, ронялись стулья. Человек за стойкой проворно убирал с прилавка все, что бьется.

«Эх, Матвея бы Матвеича!» – успел подумать Скачков.

Все же до скандала дело не дошло, не дали полицейские. Здесь энергично и умело повел себя Иван Степанович. Некоторое время полицейский (распирающие плечи, брюки в обтяжку, перчатка на широком запястье расстегнута) по-воловьи перетирал жвачку и слушал без всякого выражения. Горлана с есаульским раскатом он узнал сразу же и теперь хотел разобраться: не обычная ли это пьяная междоусобица соотечественников? Но нет, на стороне одних были посольство, гербовые паспорта, трезвость, другие же… Тут полицейский сделал тяжкий вздох и с казенной скукой наложил карающую длань на ворот дрянного пиджака, ухватив его вместе со складками отощавшего загривка. Мотаясь коленками, нарушитель был вынесен наверх.

От происшествия осталось гадостное чувство. Хотелось запрокинуть руки, отряхнуться. Покуда добирались до гостиницы, Серебряков ворчал, ругая «ненормальных психов», а Скачков не мог забыть, что на единственном неопрокинутом стуле остался некто в мешковатой одежде, вперив неведомо куда опустошенные глаза, и, отвесив бледную губу, причитал и причитал по-русски:

– Боже мой… Боже ты мой!..

В вестибюле их поджидал Гущин, от нетерпения он похлопывал сложенной газетой по колену.

– Иван Степанович, ну где же вы? Надо встретиться с журналистами. Идемте, нас ждут.

И он увел Каретникова в небольшой бар, откуда в вестибюль наплывали клубы дыма и гомон голосов.

Происшествие в подвальчике никого не удивило. Ежегодно выезжая за рубеж, ребята часто сталкивались с бывшими соотечественниками, и встречи получались всякие. Решетников, например, рассказывал, что в Париже, на Елисейских полях, его удивила громадная очередь в кинотеатр: шел фильм «Война и мир» Бондарчука… А в каком-то году при поездке «Локомотива» в Африку, кажется, в Сенегале, к русским футболистам подошел чистенько одетый старичок и заплакал: для него, заброшенного так далеко от России, самой сладкой музыкой звучала обыкновенная русская речь.

Один Гущин, узнав, что произошло в кафе, пришел в необычайное возбуждение. «Я же вас предупреждал, я же просил!» Выражение его лица становилось час от часу все отчужденней. Вечером он не остался ужинать с командой, а уехал в посольство.

За ужином Арефьич потихоньку рассказал, что Гущин расстроен не только происшествием в подвальчике. Днем, после встречи с журналистами, он, оказывается, «очень крупно завелся» с самим Каретниковым. Иван Степанович зашел к нему в номер и попросил автобус, чтобы назавтра, после утренней разминки, поехать с ребятами в бывший концентрационный лагерь Маутхаузен. Гущин остолбенел. Послезавтра матч… какие могут быть экскурсии? Ему удалось побывать на тренировке австрийцев, он своими глазами видел, что это за команда. Один Фохт чего стоит… Так что никаких экскурсий. После встречи – пожалуйста. А завтра – ни за что!

Разговор представителя со старшим тренером будто бы принял острый характер. В конце концов Иван Степанович язвительно заметил, что он не берется спорить о тонкостях игры со специалистом, кажется, кандидатом наук, но он уверен, что если бы вопрос о победе решался по одним объективным показателям, то на поле незачем было бы и выходить, достаточно собраться где-нибудь в кабинете, подсчитать все «козыри» команд и – готово: той два очка, этой ноль или же каждой по очку. Но в том-то и дело, что кроме технической подготовки, сыгранности, персонального искусства игроков на весы победы бросается и кое-что другое, в особенности если речь идет о матчах за рубежом. «Уж вы поверьте мне!» – прибавил старый тренер и, оборвав неприятный спор, вышел из гущинского номера.