Фредрик Бакман - Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения

Женщина-пастор у кафедры начала свою речь, и Эльса повернулась к ней на секунду, а потом снова стала искать глазами пастора-аудитора. Но тот уже исчез за чужими плечами. На этих плечах высились светлые головы, которые смотрели на Эльсу и улыбались, будто видели ее на фотографиях, не понимая, что их улыбки ей неприятны. Как черный катафалк на школьном дворе. Гады. Эльса ненавидит людей, знакомых с ней по фотографиям тех времен, которых она не помнит. Все нормальные люди ненавидят, когда родители показывают их детские снимки — кажется, будто кто-то украл твои воспоминания.

Женщина-пастор говорила о бабушке и о Боге, но Эльса не слушала. Интересно, что бы на это сказала бабушка. Вряд ли она любила церковь. Они с Эльсой почти никогда не разговаривали о Боге, потому что для бабушки Бог был связан со смертью.

Все это просто подделка. Пластик и мишура. Как будто похороны закончатся и все снова станет хорошо. Не станет, Эльса уверена. Ее бросило в пот. Странно одетые незнакомцы по очереди подходили к микрофону и что-то говорили. Многие на чужом языке, и маленькая старушка переводила их речь в другой микрофон. Никто не произносил слова «смерть». Все говорили, что бабушка «ушла» и что они ее «потеряли». Как носок в стиральной машине. Некоторые даже плакали, хотя Эльса считала, что у них на это нет права. Ведь это была не их бабушка. У них нет никакого права говорить о том, что у бабушки были другие страны и королевства, куда она никогда не брала с собой Эльсу.

Когда на кафедру взобралась толстая тетка с такой прической, будто она расчесывалась тостером, сидя в ванне, и начала читать стихи, Эльса вскочила и стала протискиваться между скамейками. Мама что-то шептала ей вслед, но, быстро скользя по гладкому полу из белого камня, Эльса выбежала из церкви, прежде чем кто-либо успел ее остановить.

Ледяной воздух вонзился в тело, будто ее за волосы вытащили из горячей ванны. В небе низко парили облакони, предвещая беду. Эльса медленно шагала прочь, вдыхая декабрьский ветер так глубоко, что темнело в глазах. Вся надежда на Грозу. Гроза всегда была одной из любимых супергероинь Эльсы, потому что ее суперспособность в том, чтобы менять погоду.

Даже бабушка соглашалась с тем, что это мегаклассная суперспособность.

Эльса надеялась, что придет Гроза и сметет эту чертову церковь с лица земли. И это чертово кладбище. И чертово все.

На сетчатке у нее отпечатались лица. Это действительно был аудитор? А рядом с ним Альф? Вроде бы да. И еще кое-кто знакомый, зеленоглазая женщина-полицейский. Кажется. Эльса ускорила шаг, прочь из церкви, только бы никто не стал ее догонять и приставать с дурацким вопросом о том, все ли в порядке. Нет, не в порядке. И никогда не будет в порядке. Она не может больше слышать гул голосов, которые говорят о ней. За ее спиной. Бабушка никогда не говорит у нее за спиной.

Не говорила. Не говорила у нее за спиной.

Пройдя полсотни метров между могилами, Эльса почувствовала запах сигарет. Поначалу ей померещилось в нем что-то знакомое, почти спасительное. Захотелось обернуться и броситься в объятия этого запаха, вдохнуть его глубже, как вдыхаешь аромат чистой наволочки в воскресное утро. Но нет.

Она услышала внутренний голос.

Еще до того как обернуться, Эльса поняла, кто там стоит среди могил. Всего в нескольких метрах, небрежно зажав сигарету между пальцев. До церкви уже далеко, ее крик никто не услышит, и незнакомец спокойно и расчетливо отрезал ей путь назад.

Эльса оглянулась на калитку. Метров двадцать. Повернув голову, она увидела, как незнакомец кидается в ее сторону.

И услышала внутренний голос. Бабушкин голос. Голос не шептал. Он кричал.

«Беги!»

Эльса почувствовала, как шершавые ладони коснулись ее руки, но ухитрилась выскользнуть. Она бежала так, что ветер со скрежетом царапал барабанные перепонки, будто ногти заиндевевшее стекло. Сколько это длилось, она не знала. Вечность. Целую вечность реального мира. Взгляд незнакомца и его сигарета кристаллизовались в памяти, каждый вдох бил по легким, и вдруг Эльса поняла, что незнакомец прихрамывает. Поэтому он отстал. Еще секунда, и он схватил бы ее за платье, но Эльса слишком хорошо бегает. Это для нее дело привычное.

Эльса продолжала бежать даже после того, как поняла, что за ней никто не гонится. Она бежала не от незнакомца, а от всего страшного и плохого. Бежала, пока не перестала различать, отчего льются слезы из глаз — то ли от ветра, то ли от отчаяния. Пока перед ней не выросла школа.