Фредрик Бакман - Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения

Капюшон не шелохнулся. Но слова стали мягче. Монстр говорил иначе, слова больше не походили на часовых на посту. Его голос звучал почти мечтательно:

— Мамин язык. «Миамас». Это… мамин язык. Эльса подняла глаза и внимательно посмотрела в темноту под капюшоном.

— Вы говорили на разных языках?

Капюшон кивнул.

— Откуда родом твоя мама?

— Другое место. Другая война.

— Что значит Миамас?

Слова были похожи на выдох:

— Значит «я люблю». Это мамин язык.

Эльса выковыряла из стула остатки поролона и раскатала их на подлокотнике, пытаясь усмирить опухоль.

— Значит, это твое королевство. Поэтому оно зовется Миамас. А вовсе не потому, что я звала пижаму «миамой». Еще одна дурацкая бабушкина затея — она придумала для тебя Миамас, чтобы ты знал, как твоя мама тебя любила, — пробормотала Эльса и замолчала, внезапно поняв, что думает вслух.

Монстр переминался с ноги на ногу и дышал очень медленно. Затем потер руки.

— Миамас. Не выдумала. Не понарошку. Не для… маленького. Миамас. По-настоящему для… ребенка.

И потом, когда Эльса закрыла глаза, чтобы Монстр не видел, как она рада, продолжил, пытаясь выбрать правильные слова:

— В письме. Бабушкино прощение. Было прощение для мамы, — прошептал он из-под капюшона.

Эльса распахнула глаза и нахмурилась:

— Что?

Грудь Монстра ходила ходуном.

— Ты спросила. О бабушкином письме. Что бабушка написала. Написала маме прощение. Мы не нашли… маму.

Их взгляды встретились, теперь они были на равных. В этот момент у них, истинных миамассцев, зародилось взаимное уважение. Эльса поняла, что Монстр пересказывает содержание письма, поскольку знает, как тяжело, когда близкий человек держит что-то в секрете, потому что ты ребенок. Эльса уже не так злилась.

— Вы искали твою маму?

Капюшон кивнул.

— Долго?

— Всегда. С тех пор как был… лагерь. Эльса опустила голову.

— Поэтому бабушка везде ездила? Вы искали твою маму?

Монстр тер ладони быстрее. Грудь так и ходила ходуном. Капюшон едва заметно и очень медленно кивнул. И наступила тишина.

Эльса кивнула и уставилась на свои колени, все внутри переворачивалось от ярости.

— Бабушка, между прочим, тоже была чьей-то мамой! Вы хоть раз об этом подумали?

Монстр молчал.

— Хватит меня охранять! — рявкнула Эльса и выцарапала еще несколько нехороших слов на подлокотнике.

Тишина продолжалась примерно одну-две полных вечности.

— Не охранять, — тихонько рыкнул Монстр в конце концов где-то у нее за спиной.

Из-под капюшона выглянули черные глаза.

— Не охранять. Дружить.

Он снова целиком исчез под капюшоном. Эльса вперила взгляд в пол и поскребла ботинком ковролин, из которого поднялись вихри пыли.

— Спасибо, — угрюмо прошептала она. Капюшон замер. Эльса перестала добывать пыль.

Вздохнула.

— Спасибо, — повторила она на тайном языке.

Монстр молчал, но тер ладони уже не так быстро и сильно. Эльса все видела. Опухоль постепенно сдувалась.

— Не любишь разговаривать? — спросила она на тайном языке.

— Долго не говорил, — ответил Монстр на обычном языке.

— Долго не говорил на обычном языке? — спросила она на обычном.

— Ни на каком, — ответил он на тайном. Эльса задумчиво кивнула.

— Так ты не любишь разговаривать? — повторила она свой вопрос на тайном языке.

— Это ты слишком любишь, — ответил Монстр. Кажется, на лице Монстра впервые появилось что-то вроде улыбки.

— Шах, — признала Эльса.

На обычном языке. Потому что не знала, как будет «шах» на тайном.

Опять воцарилась тишина.

Эльса точно не знала, сколько они прождали, но прошло уже много времени с тех пор, как она решила, что пора уходить. Наконец двери лифта дзынькнули и раскрылись, в коридоре появилась женщина в черной юбке.

Женщина шла к двери с таким видом, будто накануне дверь очень плохо себя вела. Увидев бородатого мужчину и крошечную девочку, которая могла уместиться в его ладони, женщина в юбке замерла с поднятой ногой в воздухе. Девочка смотрела на нее во все глаза. Женщина держала перед собой пластиковый контейнер с салатом. Контейнер вибрировал. Женщина явно прикидывала, не дать ли деру, — логика как у маленького ребенка, который думает, будто его не увидят, если он закроет глаза. Она стояла в нескольких метрах от девочки, вцепившись в контейнер, как в край скалы.

Эльса встала со стула. Волчье Сердце попятился. Обернись Эльса, она бы застала на его лице выражение такого ужаса, которого прежде не видела. Никто в Просонье не поверил бы, что Волчье Сердце способен испытывать подобный страх. Но Эльса не обернулась, она встала со стула, глядя на женщину в черной юбке, и глубоко вздохнула, словно перед прыжком с трамплина: