Фредрик Бакман: Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения

Э.Л.Ь.С.А.

Эльса опустила взгляд на кодовый замок, болтавшийся на железном тросе. На нем было пять колесиков на замке, где значились не цифры, а буквы.

Эльса набрала свое имя. Замок открылся. Коляска покатилась вперед. На полу лежало бабушкино письмо Бритт-Мари.

Разумеется, Эльса все время об этом знала. Эльса вовсе не дурочка.

В Просонье не принято говорить «пока». Там говорят «до встречи». Жители Просонья придают этому большое значение, они считают, что ничто и никто никогда не умирает окончательно. А лишь превращается в историю: небольшой грамматический сдвиг, время меняется с настоящего на прошедшее. В Просонье вообще очень любят время. В сказках время не менее важно, чем магия или меч.

Похороны в Миамасе могут продолжаться неделями, потому что ни одно другое событие в жизни не рождает столько историй. В первый день это, как правило, истории о горе и тоске, которые через сутки плавно перетекают в такие истории, которые невозможно рассказывать без смеха. Истории о том, как однажды хранитель времени прочитал в инструкции на упаковке крема: «нанесите на лицо, избегая области вокруг глаз», вне себя от гнева он позвонил производителю и сказал, что лицо, черт побери, это и есть область вокруг глаз. Или о том, как хранитель времени попросил дракона сделать к празднику в зáмке карамельную корочку поверх крем-брюле, но не проследил, чтобы дракон сначала простудился. Или вот, было дело, хранитель времени стоял на балконе в распахнутом халате и стрелял в народ из пейнтбольного ружья.

Вот такие истории.

Пока миамасцы рассказывают их, они так громко хохочут, что истории поднимаются в воздух, наподобие небесных фонариков, и медленно кружат возле могилы. Пока все истории и все времена не сливаются воедино. Они смеются до тех пор, пока не запомнят, что именно это остается, когда мы уходим.

Смех.

— Полукто оказался мальчиком. Его будут звать Гарри! — гордо сказала Эльса, счищая с камня снег. — Альф говорит, нам повезло, потому что у девочек в нашем роду поршни в башке клинит. — Эльса хмыкнула, заключив поршни в башке в воздушные кавычки, и пошаркала дальше, изображая Альфа.

Холод щипал щеки. Эльса щипала холод. Папа копал снег, поддевая лопатой верхний слой земли. Эльса плотнее закуталась в шарф Гриффиндора и развеяла прах ворса на бабушкиной могиле. Поверх пепла она насыпала крошек от плюшек с корицей.

Она крепко-крепко обняла каменное надгробие и прошептала:

— До встречи!

Теперь их истории будет рассказывать Эльса. Они с папой пошли к «ауди», держась за руки. И Эльса рассказала первую из историй. Папа внимательно слушал. Он убавил звук в магнитоле еще до того, как Эльса села в машину. Эльса пристально посмотрела на папу.

— Ты расстроился вчера, когда я обняла Джорджа? — спросила она.

— Нет, — ответил папа.

— Не хочу, чтобы ты расстраивался.

— А я и не расстраиваюсь.

— Совсем ни капельки?

— А что, должен?

— Ну мог бы немного.

— Пожалуй, я правда немного расстроился.

— Нет, знаешь, все-таки слишком сильно не надо.

— Извини.

— Не расстраивайся так, чтобы меня потом мучила совесть. Разве что самую малость, а то мне кажется, что тебе это безразлично!

— Я очень расстроился.

— А по тебе и не скажешь!

— Может, я просто не показываю?

Эльса придирчиво обдумала его слова и наконец согласилась:

— Good.

Папа неуверенно кивнул, стараясь лишний раз не предостерегать Эльсу от использования английских слов, когда в ее родном языке есть для них подходящий эквивалент. «Ауди» выехала на автостраду. Эльса хлопала крышкой бардачка.

— Вообще-то он ничего. В смысле Джордж.

— Ага.

— Я знаю, что ты так не думаешь.

— Джордж вполне себе ничего.

— Почему мы тогда никогда не празднуем вместе Рождество?

— Ты о чем?

— Я думала, вы с Лизеттой не приходите к нам на Рождество, потому что ты не любишь Джорджа.

— Ничего против него не имею.

— Но?

— Что «но»?

— В этом месте должно быть «но». Разве ты не собирался это сказать?

Папа вздохнул:

— Но… мы с Джорджем такие разные, если говорить о… характере. Он очень…

— Веселый?

Папа поморщился:

— Понимаешь, Джордж в высшей степени человек открытый.

— А ты в высшей степени закрытый?

Папа в замешательстве теребил руль.

— Почему ты не считаешь, что это из-за мамы?