Кейт Эберлен - Скучаю по тебе

— Мне нравится, — сказала преданная Люси и, аккуратно вернув сумочку в коробку, протянула мне тяжелый сверток с моим именем.

Внутри свертка были блокнот для скетчей, карандаши и акварель в деревянной коробке. Этот подарок полностью отражал ее щедрость и практичность. Люси совершенно не интересовалась искусством — мы пару раз с ней ходили на выставки, где она очень скоро начинала скучать и поглядывать на часы. Но она знала, что я увлекаюсь рисованием, и поддерживала мой интерес как могла.

— Гус в детстве хотел стать художником, — объявила она родным.

— Не представляю Гуса маленьким, — сказала Хелен.

— А я представляю, у него совсем мальчишечье лицо, — заметила Пиппа.

— Кто такой Гус? — спросила бабушка Джи.

— Ну же, нарисуй что-нибудь! — предложила Пиппа.

И под пристальным вниманием всей семьи я нарисовал Мармелада, который спал у камина.

— Вот это да! — воскликнула Люси, когда я повернул к ним рисунок.

Не знаю даже, польстило мне ее удивление или слегка обидело.

Я вырвал страницу из альбома и отдал Люси.

— Я поставлю его в рамку!

— А людей ты рисуешь? — спросила Пиппа.

— Не знаю, не пробовал.

— Попробуй! — воскликнула она. — Давай!

Держа блокнот почти перпендикулярно коленям, чтобы никто не смог подсмотреть, я как мог набросал лицо Люси. Я заметил, что в ее чертах была какая-то напряженность, независимо от того, радуется она, злится или скучает. До того как я начал рисовать ее портрет, я этого не замечал, но теперь, отметив это, я начал находить своим наблюдениям подтверждение в ее фотографиях на каминной полке. На всех ее лицо выглядело одинаково. Я же на фотографиях в своей гостиной имел самые разные выражения лица — раздраженное, счастливое и даже идиотское.

Когда я показал рисунок ее семье, им он понравился. Я даже был горд, что смог уловить ее выражение довольства.

— Ты похожа на куклу, которая закрывает глаза, если ее положить, — сказала Пиппа, заглядывая через плечо Люси. — Впрочем, ты как раз так и выглядишь! Гус, ты мог бы стать художником!

— На художествах не разбогатеешь, так говорят, кажется? — спросил я, как мне показалось, с нужным оттенком скромности.

— Даже Ван Гог при жизни не продал ни одной своей картины, — сказала Люси.

Эта была одна из двух расхожих фраз, которые любили вставлять в разговор люди, абсолютно ничего не знавшие об искусстве. Вторая: «Современное искусство, которое нынче продается за бешеные деньги, считать искусством на самом деле нельзя». Но я не хотел портить веселое настроение дебатами об инсталляциях из постельного белья или скелетов животных.

— Извини за Пиппу, — сказала Люси, когда мы лежали, свернувшись уютным калачиком на ее узкой односпальной кровати.

— Да ты что! Мне она нравится. Она веселая.

Я тут же пожалел о сказанном, потому что Люси сразу добавила:

— Мне тоже надо постараться быть веселой.

— Ну что ты! Мне с тобой всегда очень весело! — тут же заверил я, надеясь, что Люси не предложит оценить ее веселость по шкале от одного до десяти.

— Через неделю будет ровно год, — произнесла Люси.

Я не сразу понял, о чем она говорит, а когда догадался, что о нас, задумался, что же я должен купить! Открытку? Цветы? Открытку и цветы?

— Да, — ответил я.

— А по твоим ощущениям, прошло больше времени или меньше?

Наверное, на этот вопрос был правильный ответ, но я не знал какой. Обычно время летит незаметно, когда тебе хорошо, так что, наверное, надо было бы ответить, что меньше. Но я не был уверен. Я вообще никогда об этом не задумывался.

— По ощущениям, примерно год, — неуверенно сказал я, почувствовав себя подлым обманщиком, когда Люси весело рассмеялась, снова решив, что я удачно пошутил.

1999 г.

ТЕСС

Нарядное розовое платье, которое я купила для Хоуп, уже было ей тесновато, и трикотажная ткань с блестками невыгодно обтягивала ее во всех местах, хотя размер был по этикетке 7–8 лет. Хоуп нельзя было назвать толстушкой, но у нее было плотное телосложение и короткие ножки иксом. После очередной вспышки вшей в школе я подстригла ее густые темные волосы довольно коротко, и теперь они, наэлектризовавшись от надетого через голову платья, стояли торчком. Хоуп оглядела свое отражение в зеркале.

— Ты — просто картинка, — проговорила она. Именно так сказала ей миссис Коркоран, когда Хоуп надевала это платье в школу на праздник в прошлый раз. Хоуп перестала повторять мамины слова, их полностью заменили слова утешения и похвалы, которые использовала ее учительница, миссис Коркоран. Как будто мама совсем покинула ее.