Антонио Муньос Молина - Польский всадник

– Осторожно, дон Меркурио, – предостерег Хулиан, искоса поглядывая на других, – здесь много сторонников власти.

Дон Меркурио приставил лупу к глазу мертвой девушки, как офтальмолог, проверяющий зрение.

– Я уже четверть века поддерживаю союзников, Хулиан. Не думаете же вы, что на пороге могилы я сделаюсь сторонником кайзера.

– Да ведь сейчас-уже нет кайзера, дон Меркурио, – сказал секретарь, подошедший к ним по своей привычке подслушивать чужие разговоры. – Сейчас в Германии власть принадлежит фюреру.

– Невелика разница.

Врач даже не обернулся. Попросив Хулиана, чтобы тот ближе поднес лампу, дон Меркурио коснулся скул мумии указательным пальцем правой руки, а затем медленно и осторожно потер подушечку о большой палец, дабы ощутить оставшуюся на ней пыль, мягкую, как крылья бабочки. Казалось, будто он касается мрамора статуи или поверхности картины, боясь повредить их прикосновениями пальцев и даже своим дыханием. Кончиком носового платка доктор протер медальон, блестевший на груди мертвой девушки, и легко подул на маленькое стеклышко, защищавшее изображение Христа в терновом венце. Потом отступил на несколько шагов, не отрывая взгляда от девушки, отдал лупу Хулиану, аккуратно убравшему ее в чемоданчик, и, прежде чем снова надеть на свой изогнутый нос пенсне, потер глаза и на мгновение показался еще более старым и немощным, будто внезапная усталость увеличила его горб и он вот-вот потеряет сознание. Хулиан, моментально угадывавший состояние духа дона Меркурио и тревожные перемены в его самочувствии, отдал инспектору фонарь и поставил на пол чемоданчик, готовый почтительно поддержать легкое, как соломенная кукла, тело: он приблизился к доктору, как делал всегда, чтобы не дать ему упасть, боясь, что если дон Меркурио рухнет на пол, его уже невозможно будет возвратить к жизни. Но врач лишь не глядя нащупал в темноте плечо кучера и схватился за него правой рукой с силой, говорившей о простом упрямстве, и через секунду, будто, стиснув Хулиану плечо, получил часть его силы, дон Меркурио снова вскинул голову, надел шляпу и со своей обычной ироничной бравадой встретил вопросительные и слегка испуганные взгляды остальных.

– По моему мнению, – сказал он, – но, конечно, я не стану спорить с тем, что скажет мой уважаемый коллега, которому принадлежит право официального решения, благоразумнее всего было бы не двигать тело. Как вы, любезный инспектор, совершенно верно предположили, эта молодая особа была замурована семьдесят лет назад. К несчастью для меня, я могу это подтвердить, помня, что так одевались знатные девушки во времена моей ранней молодости. И кто может поручиться, что тело не превратится в прах, если мы попытаемся, пусть даже с большой осторожностью, перенести его? Могу привести вам в качестве доказательства труды оплакиваемого египтолога мистера Картера, которому я, кстати, имел честь быть представленным много лет назад в Мадриде. Мумии, прекрасно сохранявшиеся на протяжении четырех тысячелетий, могут быть непоправимо повреждены слишком ярким светом, резкой переменой температуры или легкой влажностью воздуха.

Инспектор Флоренсио Перес хотел сказать что-нибудь, охваченный признательностью к дону Меркурио и Хоуарду Картеру, об открытиях которого не имел ни малейшего понятия, но чья смерть внезапно показалась ему величайшей трагедией, однако почувствовал спазм в горле и побоялся, что, если заговорит, его голос прозвучит слишком пискляво.

– Я видел фильм про это, – услышал он слова секретаря Мединильи. – «Проклятие мумии». Но играл Борис Карлофф.

– Поэтому я предлагаю, – дон Меркурио даже не взглянул на секретаря, – позвать фотографа, опечатать подвал и обратиться за помощью к специалистам, располагающим лучшим оборудованием, чем мы, – для блага науки, если уж не этой девушки, которой сейчас, я думаю, совершенно безразлично, что мы нарушили ее вечный покой.

– Аминь, – благочестиво изрекла смотрительница.

Инспектор, уже некоторое время отбивавший стихотворный ритм («бледные загробные черты») и чувствовавший облегчение от почтительности дона Меркурио, решил, что пришло время взять в свои руки принадлежавшую ему по праву Инициативу.

– Мурсьяно, – сказал он вежливо и решительно, – будьте любезны известить Рамиро. И пусть не забудет взять с собой вспышку.

– Слушаюсь, – вытянулся по стойке «смирно» Мурсьяно – Сказать водителю Маканки, чтобы уезжал?

– И чтобы не возвращался, – торопливо вмешалась смотрительница.