Никита Питерский - Семь кабинок

Шизофренические бредни Штриха прервал Алексей:

– Вы же говорили, что он умер…

Только теперь Штрих осознал, что во рту у него незажженная сигарета, а в зажигалке кончился бензин.

Олег чувствовал себя препогано. Парень, которому даже негде было по-человечески ширнуться, валялся теперь еще и простреленный.

– Ну, я думал, что он умер. Он так лежал и…

– Охренеть! Вот дебил, ты всегда в людей стреляешь, если тебя очень попросят? – Котенок просто вскипела от негодования. Этот придурок даже не удостоверился, что мальчик мертв.

Олег никогда не терпел оскорблений от кого бы то ни было, а эта малолетняя стерва выводила его из себя как никто другой.

Размахнувшись, он со всей силы влепил Котенку пощечину, так что та отлетела и, если бы не Алексей, вовремя ее поймавший, обязательно бы грохнулась на пол.

– Ты сейчас договоришься! Ты, туалетная развратница! Живо оба забились в тот угол, и чтоб я вас не слышал! Быстро! Иначе я за себя не ручаюсь. Мне, вашу мать, уже терять нечего!

Алеша и Котенок испуганно попятились в дальний угол туалета, проклиная день, когда им вообще пришла в голову мысль устраивать здесь интимные свидания.

Штрих, которому надоело слушать бессмысленные пререкания, молча направился прямиком в злосчастную кабинку.

– Так ты актер? – Виктор Павлович пытался скрыть раздражение. Его уже задолбало стоять перед клубом, словно он какой-то придурок, не прошедший фейс-контроль.

– Есть немного. – Слива нервничал еще больше, чем его собеседник.

– И где ты снимался?

– Ну…

Несколько месяцев назад Слива приобщился к той касте людей, члены которой с дебильной улыбкой то стоят, глядя куда-то вдаль, то сидят за столом, изо­бражая счастливую семейную жизнь. Еще они сидят на пикнике с друзьями или нежатся под лучами солнца, едут в машине, надевают колготки, примеряют одежду, занимаются спортом, хватаются за голову, просыпаются, лечатся от простуды, знакомятся, расстаются, попадают в дурацкие ситуации, что-то едят, пьют, наливают, выливают, натирают, кричат, сочувствуют, разговаривают, читают, сидят с отрешенным видом и даже тонут. В общем, пытаются быть похожими на нормальных людей. Каста, о которой я веду речь, – те, кто занят в телерекламе, и ее представители каждый день пытаются что-нибудь нам всучить. Как свидетели Иеговы, которые вечно норовят сунуть вам в руку одну из своих брошюрок, а то и навязать на улице разговор по душам.

Телевизионная реклама врывается в нашу жизнь, как только мы нажимаем на кнопку пульта. Но поскольку мы, как тараканы, которых травят не одну сотню лет, выработали к рекламе иммунитет и научились ее почти не воспринимать, с каждым годом те, кто ее делает, становятся все изощренней, подключая к созданию рекламы еще и психологов. По сути, современная реклама – это короткометражный сеанс психоанализа. Если в итоге люди бросаются покупать рекламируемый товар, значит, дела обстоят отлично: подопытные кролики ведут себя как надо.

Я все жду, когда нам покажут что-нибудь вроде такой мини-истории: похороны, хорошо одетые люди смотрят, как двое рабочих в чистенькой униформе опускают в свежевырытую могилу гроб, а возле прохаживается официант, предлагая родственникам выпить хорошей водки, и у всех на лицах умиление. И голос за кадром: «Даже печальное событие не огорчит вас. «Иванов и К о . Ритуальные услуги». Не тревожьтесь, смерть пройдет гладко!..»

– Не тяни, где ты снимался?

– В рекламе сливочного масла «Мr. Маслов», там жутко толстый парень ест бутерброды с маслом, а второй всячески пытается у него масло украсть.

– А, помню, но ты вроде не похож на того, который масло воровал.

– Да я был толстяком.

– На сколько же ты похудел? Кило на сто?

– Это грим. А на одежду нашили какие-то подушки, для объема, поэтому меня трудно узнать.

– Хм… так это был твой звездный час?

– Пока что да. Но я очень надеюсь, что настоящий звездный час еще наступит. Через три часа у меня пробы. Я могу получить главную роль в фильме.

– Ну, удачи!

Виктор Павлович и понятия не имел, что для актера значат пробы на главную роль. Это те полчаса, которые могут перевернуть жизнь.

Последние полгода Слива только и делал, что бездарно простаивал в массовках. Иногда удавалось пробиться в крошечные эпизоды, где самый сложный текст в его исполнении звучал примерно так: «Пройдите за мной», «Хотите, я помою вам машину?», «Кажется, вы уронили мелочь. Нет, что вы! Я не прошу милостыню!». Но иногда мелькал и лучик света, пробившись сквозь свинцовые тучи массовочной рутины. Его агент раздобыла ему роль в фильме. Когда Слива узнал, что, если утвердят, ему придется сыграть педика, он наотрез отказался, но потом, опомнившись, пересилил себя и пришел на пробы. И что же? Ему отказали, едва он переступил порог. «У вас типаж натурала, не гея», – сказала помощник режиссера. Через месяц агент снова предложила ему попробоваться, и снова это была роль представителя сексуального меньшинства (хотя Сливе с некоторых пор стало казаться, что большинства). Слива взорвался. Он решил, что агент издевается над ним, но та произнесла великую фразу: «Сотни парней счастливы будут изображать гомиков, лишь бы засветиться на экране, и только единицам представляется такой шанс». Эта фраза поставила Сливу на место. К пробам он подготовился серьезно. Надел обтягивающие штаны и футболку. Маминой тушью накрасил ресницы и нанес на губы блеск. Он даже побывал в гей-клубе, чтобы изучить манеры геев и жестикуляцию. Но не учел, что от дома до студии нужно пересечь полгорода. На улице на него косились девушки, старушки вслед плевались, а несколько бритоголовых натуралов чуть не вломили ему по полной, славу богу, Слива быстро бегал. Можно себе представить, как он себя чувствовал, когда ему снова отказали. И как он проклинал себя за то, что не похож на гея.