Никита Питерский - Семь кабинок

Короче, как вы поняли из приведенного выше, родители Олега – впрочем, естественно, и сам он – стали бомжами. А это очень скоро привело пацана на «малолетку» за воровство. Дальше пошло как пошло. Кореша с татуировками на спинах, воровские понятия, романтика большой дороги, одноразовые женщины на каждом вокзале и выкидуха в левом кармане, которую он позднее сменил на «Беретту 92Ф».

Теперь Олег сидел на заднем сиденье старенькой «Audi». Он уже давно не вспоминал время, когда просыпался на рваном матрасе за мусорными баками, а жрал то, что более удачливые в социальном и финансовом плане сограждане оставляли возле помойки, дабы подкормить дворовых котов. Теперь ему представлялось, что все это было в другой жизни. Рядом, на сиденье, сидел его кореш по кличке Штрих, а это означало: все должно быть тип-топ. Им предстояло одно небольшое и очень простенькое дельце, после которого можно было махнуть на юга. Телки, пляж, кабаки, много домашнего вина, – что еще нужно мужчине, чтобы быть счастливым? Или чтобы ему казалось, будто он счастлив?

«Аudi» сорвалась с места, как только красное пятно светофора сменилось на желтое, и, обгоняя гораздо более крутые иномарки, неслась по оживленной городской улице. Впереди в машине сидели двое, за рулем – парень в строгом костюме, которого звали Витя Сливянов, хотя, пожалуй, вряд ли кто из ближайшего окружения помнил, как его зовут, поскольку последние года три даже родители называли его Слива. Рядом со Сливой, дымя сигарой, расположился Виктор Павлович, взглянув на которого никому бы в голову не пришло, что он из их компании. И дело было не только в возрасте – он был намного старше сидевших в машине парней: ему было за сорок, в то время как остальным лет двадцать шесть – тридцать. Чувствовалось, что Виктор Павлович – человек другого круга. Но только вот какого, я вам сказать не могу. Время не пришло.

Штрих рассказывал историю про своего одноклассника:

– …И был этот парень ужасный жмот, у него и погоняло соответствующее – Кукиш. Он даже в ночные клубы ходил, только когда для студентов бесплатный вход, по студенческому. Показывает на входе билет, а ему еще дают несколько талончиков, по которым можно взять лимонад, подарок от спонсора вечеринки. Садится за столик и, попивая колу, смотрит, как девочки крутятся на шесте. Девочки раздеваются, все смотрят, аплодируют, и есть у них такая тема: танец на столе. То есть она сходит со сцены, идет между столиками, выбирает понравившийся стол, залезает на него и танцует, а ей засовывают в чулок деньги, так как больше некуда. И вот одна из девиц, гуляя между столиками, обратила внимание на Кукиша, который как ни в чем не бывало опорожнял третий стакан лимонада. Уж не знаю, что ее привлекло, может, она его пожалела: сидит парень, одинокий такой, без компании, да еще и пьет дерьмо всякое. В общем, забирается она на его столик и начинает танцевать. У Кукиша аж слюни потекли от переживаний. А она извивается на его столике, вся такая молодая, холеная, загорелая, приседает, трогает его за волосы. И тут до Кукиша доходит, что нужно будет ей денег дать, он лихорадочно соображает, сколько же сунуть: и давать не хочется, и не дать нельзя, на него весь зал смотрит, – и наконец, после тяжелых размышлений, засовывает ей в чулок десять рублей.

– Сколько? – не поверил своим ушам Слива.

– Десять рублей, – нарочно медленно и внятно повторил Штрих.

– Да ладно! – в очередной раз выпустил дым Виктор Павлович.

– Я за свои слова отвечаю. Он засунул ей десять рублей. – Штрих почувствовал, что это всех задело. Ничего удивительного: Слива, Олег и Штрих любили проводить время в стриптиз-клубах, и почти в каждом у них были любимые танцовщицы. Видимо, и Виктор Павлович не обходился без того, чтобы пошарить у девочек в нижнем белье под предлогом осчастливить их на пару сотен.

– Твою мать, вот жмотяра! – Слива прибавил газу, обогнав новенький «Галентваген».

– Это еще не все. Девушка заметила, что за купюру он ей засунул, садится на столе, наклоняется к нему, берет стаканчик и начинает поить его лимонадом, держа стаканчик одной рукой, а другой гладя его волосы и плечи. Все, кто сидел за соседними столиками, полопались от зависти.

Штриха неожиданно перебил Олег:

– Теперь вон туда, где вывеска «My Little Baby», – показал он Сливе.

Штрих подождал, пока машина подъехала к одиноко стоящему трехэтажному особняку девятнадцатого века, на котором даже днем горела неоновым светом огромная надпись СLUB «My Little Baby», и продолжил: