Иоан Поппа - Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа

Чувствую в душе что-то неясное, словно страх, и прижимаюсь ближе к взводу, как будто там я чувствовал бы себя в безопасности. Потому что нас окружает ночь и не видно ни одного ангела, идущего впереди нас, с его огненным мечом, чтобы указывать нам путь. Наша судьба похожа на этот путь в темноте, никто не знает, что готовит нам завтрашний день. Быть может, через день меня подвергнут наказанию, и, возможно, даже отдадут под суд военного трибунала. Наша судьба, наше наказание, наша смерть были задуманы годы назад, еще до нашего рождения, но планировщики смерти не заплатят за свои деяния, убийцы не окажутся все на виселице или перед расстрельной командой. И если какой-нибудь лейтенант не вернется домой, официальная бумага сообщит его семье, что он погиб как герой, исполняя свой долг, а скучающий военный журналист, куря в своем кабинете, напишет статью в журнале «Воинская жизнь» о лейтенанте и самоотверженности, с какой он служил своей стране.

И все потом будет предано забвению, палачи продвинутся дальше по славному пути своей карьеры, будут проводить другие партийные собрания, другие совещания, на их плечах будут вышиты звезды золотой нитью, у них на груди будут красоваться медали и нашивки, в пышных и светлых залах их будут встречать аплодисментами как спасителей родины. А мы продолжим умирать. Но ты, Агнец Божий, который взял на себя все грехи мира, эти грехи не бери! Пусть хотя бы один раз преступники заплатят за свои деяния! Господин небесного воинства, безжалостные и жестокие сатрапы пользуются славой героев и не заслуживают этого, занимают место судей, а должны бы находиться на скамье подсудимых. Все лгут! Все – негодяи! Все проложили себе путь к вершинам власти с помощью кнута, ступая по крови и грязной блевотине, все – поклонники двусмысленности, искусно владеют интригами, никогда не подставляли грудь врагу, в их смехе есть отзвук нашей смерти. Ты, который не простил Содом и Гоморру, простишь ли их?

Восемь часов утра, и солнце победоносно поднимается на небо, изгоняя тучи. Я направляюсь к строению «M1», где принимаю суточное дежурство по части, единственное дежурство, где обмундирование офицера обязательно. Я поправляю на голове фуражку и взбираюсь по лестнице. Попадаю в маленький холл, примерно в шесть квадратных метров. Потом поворачиваю налево и вхожу в большой холл, где находятся кабинеты командования.

Комната дежурного офицера находится как раз в самом начале. Я сменяю на дежурстве лейтенанта Вэкариу. Офицер молчалив, у него осунувшееся лицо и усталые глаза. Он снимает с руки грязную красную повязку, на которой пришиты три буквы – ОДЧ [39] ОДЧ – офицер дежурный по части. , вырезанные из когда-то белой ткани. Вэкариу остается задумчив, глядя, как я надеваю ее на левую руку. Протягиваю ему руку, и он нерешительно пожимает ее:

– Знаешь… это последняя ночь, когда ночуют резервисты этой партии… Завтра все уезжают…

– Знаю.

– Беги! Не сиди здесь! Глянь на меня! Вчера вечером они хотели меня убить!

Он снимает фуражку, и показывает мне шишку и запекшуюся кровь над бровью.

Я зажигаю сигарету и затягиваюсь.

– Ты доложил?

– Да. Командир сказал, что это по моей вине, что я неспособен ни на что и не умею командовать людьми, и что меня посадят под арест.

– А секретарь партии батальона?

– Шошу? Да он меня обругал и сказал, что мой вопрос вынесут на обсуждение первичной организации.

– За что?

– За негодное несение дежурства.

Снова затягиваюсь сигаретой и задумываюсь. Через некоторое время спрашиваю его:

– Тебя ударили твои резервисты?

– Нет, мои резервисты пришли и выручили меня. Они и солдаты 1-го взвода.

– Тогда кто же тебя ударил?

– Думаю, они были из 3-го батальона.

– А чем они тебя ударили? Это не удар кулаком.

– У одного был железный кастет.

– Резервист?

– Да. Он был пьян. Советую тебе бежать.

В комнате вещи как будто слушают нас: железная кровать, стол, стул, металлический шкаф. Смотрю на окно с грязным стеклом, зарешеченное снаружи.

– А если так случится, что меня будет разыскивать начальство? Ты знаешь, что значит бежать с дежурства?

– Скажи, что ты заболел. Что не мог прийти. Я ничего не буду докладывать.

– А почему ты не пошел наверх, в холл, чтобы быть рядом со спальнями и резервистами? Четверть из них напивается, это правда, и теряет мозги, звереет, но зато другие ведут себя прилично. И знаешь, все стало хуже, только начиная с этого года. Сюда пришли в последнее время и заключенные.