Ирвин Шоу - Люси Краун

Оливер покачал головой.

— Господи, как трудно воспитывать единственного ребенка. И ко всему еще не совсем здорового. Иногда я гляжу на него и дрожь берет при мысли о том, что из него может получиться.

— Все с ним будет в порядке, — сказал Петтерсон, не только в защиту Тони, но и глубоко веря в это. — Ты чересчур нервничаешь.

Оливер только хмыкнул в ответ.

— Чего ты хочешь? — спросил Петтерсон. — Хочешь гарантии, что он станет правителем штата или выиграет мировой чемпионат штангистов? Чего ты добиваешься от него?

Оливер задумчиво сгорбился за рулем.

— Ну, — начал он, снижая скорость. — Ничего особенного я от него не хочу. — Он ухмыльнулся. — Просто хочу, чтобы ему везло.

— Не волнуйся, — успокаивал его Петтерсон. — С такими родителями ему обязательно повезет. Это у вас семейное.

Оливер улыбнулся, и Петтерсон был почти уверен, что в этой улыбке было достаточно иронии и горечи.

— Я рад, что ты так считаешь, — сказал Оливер.

И что ты знаешь об этом, подумал Петтерсон, внезапно вспомнив свое невольное открытие, сделанное у озера несколько часов тому назад, — Оливер разочарованный человек. При всем, что у него есть, он не считает себя удачливым. Чего еще он ждет от этой жизни?

Через неделю Люси написала Оливеру, что Баннер прекрасно справляется со своими обязанностями и что ему удалось завоевать расположение Тони, расчетливо позволяя ему общаться с ним в свободное от работы время. Молодой человек был жизнерадостен, писала она, и очень изобретателен в своих стараниях не допускать переутомления Тони. Ему даже удавалось развлекать Тони в дождливые дни, писала она.

В конце следующей недели, Люси долго сомневалась, стоит ли писать, что Джеф признался ей в любви.

Вначале она посмеялась над юношей, не совсем сознательно играя роль очень удивленной старшей по возрасту женщины, чего ей никогда не представлялось случая сделать раньше. Она решила написать Оливеру и спросить, как ей вести себя в этой ситуации, но отложила это, опасаясь, что Оливер засмеет ее, узнав, что она всерьез восприняла такую чепуху. Затем почти покровительственно она позволила Джефу поцеловать себя, только чтобы показать, что это ничего не значило ни для кого из них. После этого она поняла, что чтобы ни случилось, она не напишет Оливеру ни строчки об этом.

Три дня она избегала оставаться с Джефом наедине и десять раз за эти три дня она была близка к тому, чтобы попросить его уехать, но и этого она не решилась сделать.

Люси принадлежала к тому типу женщин, которые в замужестве обретают невинность. При всем ее очаровании она никогда не осознавала своей красоты и того впечатления, которое она неизменно производила на мужчин, она была настолько явно неприступной, что ее действительно редко кто рисковал подступиться.

Единственным исключением был Сэм Петтерсон, который одной ночью на танцах в сельском клубе выпил лишнего и оставшись наедине с ней на террасе, обнял ее и она позволила это ему, приняв на мгновение влюбленный пыл за дружеские объятия.

— Люси, дорогая, — прошептал он, — я хочу сказать тебе, что… Она насторожилась, поняв по тону его голоса, что ей лучше не слушать, что именно он собирался сказать.

Она вывернулась и добродушно рассмеялась:

— Сэм, сколько ты сегодня выпил?

Он застыл на месте, пристыженный, одновременно вызывающий, почти трагическая фигура.

— Дело не в этом, — ответил он.

Потом повернулся и быстро пошел обратно в клуб, и Люси подумала: «Сэм есть Сэм, его похождения известны всем». И вернувшись в зал, она развлекалась тем, что пересчитывала женщин, с которыми у Сэма Петтерсона были романы. Были три дамы, по поводу которых не было никаких сомнений, еще две, насчет которых она была почти уверена, и одна, о которой Люси догадывалась. Она никогда ничего не говорила об этом Оливеру, да и что проку — он просто рассердится и перестанет видеться с Петтерсоном, и никто от этого не выиграет. Петтерсон никогда не напоминал ей об этой ночи на террасе, она тоже не возвращалась к этому, да и было это так давно, когда они с Оливером были женаты всего пять лет, и теперь у нее уже было чувство, что этого никогда и не было.

Ее верность мужу была не столько результатом высокой морали, сколько смесью любви, благодарности и страха перед Оливером. Она была убеждена, что Оливер спас ее от неопределенности и мучений молодости, и память об этом избавлении, каковым она считала свое замужество, заставляла ее почти автоматически отвергать всякие мимолетные желания по отношению к другим мужчинам, которые ей случалось испытывать за все эти годы.