Канта Ибрагимов - Стигал

Внутри все новое – это о мебели и оборудовании, да и гендиректор новый – молодой, респектабельный человек, который в Чечне почти не жил и на буровых никогда не был. А нефть надо добывать по-прежнему, по-старому, и здесь мой опыт и профессионализм востребованы. А мне требуются деньги, уже давно живу в долг, и, если честно, сама работа тоже нужна – в процессе труда я надеюсь позабыть свои беды. Я хотел стать, как и прежде, начальником УБР, а мне сразу приказ – замгенерального по добыче нефти. А другого, то есть переработки, в Чечне уже нет – все разрушено. В моем хозяйстве ситуация не лучше – тоже почти все разрушено, работы непочатый край, и, пытаясь не замечать войны, – в городе она почти утихла, я погрузился в работу, тем более что тут же решились многие мои бытовые проблемы: у меня комната отдыха рядом с рабочим кабинетом, там и сплю, есть служебная машина, водитель, даже личный охранник – так положено, и я вновь, как подарок новой войны, получил хорошую денежную компенсацию, к тому же теперь у меня очень приличная зарплата, где есть полевые, боевые и другие надбавки, и в месяц раз, а то и два-три раза я должен летать в Москву в командировки, значит, буду часто видеться с дочкой. А вот сына увидеть не могу, даже ничего о нем не слышал. Но у меня возникла одна уж очень навязчивая идея – есть скрытый, как бы почтовый ящик, который сможет меня с ним связать, – это мой тайник с оружием, куда он непременно должен наведываться для пополнения арсенала, если еще живой. Но поехать в горы непросто. Во-первых, опасно, вроде там идут ожесточенные бои и действует авиация. Во-вторых, туда по-прежнему не пускают без прописки или особого разрешения. А в третьих, и это главное, мне, одному из руководителей, вообще запрещено быть южнее трассы М-29, то есть могу быть лишь в Грозном и в пригороде. Вот такая ныне служба. Однако эта же служба дает большую привилегию – мне выдано особое удостоверение, с коим пропускают на всех блокпостах. Я стал ждать случая, и он представился. В соседнем горном селе погиб очень уважаемый, почтенный старец-мулла. Не поехать на такие похороны нельзя – обязанность и святой долг. А после этого, всякий меня поймет, нужно поехать в родное село.

В нашем селе и так проживало мало людей, а теперь лишь в одном, и то разбитом доме остался один упрямый старик. Не знаю почему, но, увидев этого старика, я вспомнил Зебу. Даже внешне они были чем-то схожи. Этот старик тоже почти так же хромал, почти те же светло-синие уже поблекшие и тусклые глаза, но сам взгляд непреклонно-презрительный, твердый и где-то печальный. Старик не жалуется, не ворчит, никого не ругает. И о войне рассуждает, как о повседневной данности. А забота у него одна – два стога сена ракетами подожгли, как теперь до весны скотину содержать?

Тут я поступил немного как Зеба – сказал:

– Я на днях доставлю с равнин две машины сена.

– А как ты это сделаешь? Кругом блокпосты.

– Как-нибудь сделаю, – говорил я, помня, что Зеба даже плот умудрился соорудить и приплыть по огромной реке Оби, чтобы доставить нам солярку. Я обещание выполнил и доставил не две машины сена, а три и еще тонну комбикорма. И, конечно же, это не сравнить с поступком Зебы, потому что Зеба не только сверхдефицитную по тем временам солярку достал, но и сделал это, преодолевая непредсказуемую и опасную водную стихию. А я преодолел не природную стихию, а цель войны и простой человеческий фактор – алчность; просто на каждом блокпосту посланный мною работник платил дань за проезд. Эта плата окупилась сторицей, потому что общение со стариком-односельчанином и появившийся в сознании словно воскресший образ Зебы как-то сильно повлияли на мой дух, укрепили волю и даже изменили само мировосприятие. Так что я, вопреки выданному предписанию – ни в коем случае не оставаться на ночь в горах – остался в эту ночь в родном селе, в родных горах, в полуразрушенной и еле отапливаемой каморке, где нет никаких удобств. Но я впервые после трагедии спокойно спал, вдоволь выспался. Как принято в горах, с закатом солнца заснул, задолго до рассвета проснулся – у меня была задача проверить тайник. Лишь погрузившись в пещеру, я включил приготовленный для этого случая фонарик. Всего здесь было восемь стволов: пистолет «Стечкин», четыре автомата «Калашникова», пулемет, гранатомет и снайперская винтовка, а также заряды к ним. Теперь остались лишь пулемет и гранатомет. Видно, что приходит сын сюда один, тайну бережет. Тяжелые стволы не берет – тяжело и далеко, наверное, нести. Понять, когда он был здесь в последний раз, невозможно, но я уверен, что он сюда еще наведается, если живой, – вот такой преследует страх, и поэтому я решил оставить ему записку – об этом я тоже заранее подумал, а содержание следующее: