Элиф Шафак - Три дочери Евы

– Я сказал: иди к себе!

Пери отшатнулась. Никогда прежде она не видела Хакана таким злым. Хотя он легко раздражался и выходил из себя, на этот раз его ярость была похожа на ярость дикого зверя.

В гостиную она возвращаться не стала и пошла в хозяйскую спальню. Дверь была открыта настежь, невеста, в одной рубашке, с рассыпанными по плечам волосами, сидела на кровати. По обе стороны от нее, скорбно поджав губы, сидели ее родители.

– Клянусь, это неправда! – стонала новобрачная.

– Тогда почему он так сказал? – процедила ее мать.

– Кому вы больше верите – ему или своей дочери?

На несколько мгновений в воздухе повисло молчание.

– Я поверю тому, что скажет врач, – изрекла наконец мать невесты.

Постепенно до Пери дошло, в чем причина ночного переполоха. У ее брата возникли подозрения, что его жена не девственница. Вне себя от гнева, он выскочил из спальни, хлопнул дверью и перебудил весь дом.

– Врач? Какой врач? – испуганно переспросила невеста.

Взгляд ее заплаканных покрасневших глаз устремился к окну, за которым стоял угольно-черный сумрак ночи. Но луна уже скрылась, и на горизонте темноту прорезала пурпурная полоса, предвестница рассвета.

– Это единственный разумный выход, – заявила ее мать, встала и, схватив дочь за руку, рывком подняла ее на ноги.

– Мама, пожалуйста, не надо, – прошептала девушка, голос ее был тих, как шелест травы.

Но мать была непреклонна.

– Иди одевайся, – повернулась она к мужу.

Тот кивнул, то ли не желая спорить, то ли разделяя мнение жены.

Кровь прилила к щекам Пери. Со всех ног она бросилась к родителям.

– Баба, останови их. Они собираются вести ее в больницу.

Менсур, в измятой пижаме, стоял с растерянным видом человека, которого вынудили играть в пьесе совершенно не знакомую ему роль. Он посмотрел на дочь, потом на невесту, вышедшую в коридор в сопровождении матери. В глазах его застыла та же беспомощность, что и в ночь ареста старшего сына.

– Давайте успокоимся и все обсудим, – сказал он. – Мы теперь одна семья, и нам ни к чему впутывать в наши дела посторонних.

Мать невесты сердито махнула рукой:

– Если моя дочь виновата, я должна ее наказать. Но если ваш сын солгал, Аллах свидетель, ему придется об этом пожалеть.

– Прошу вас, давайте не будем давать волю гневу… – уговаривал Менсур.

– Пусть делают что хотят! – вмешался Хакан, выпустив из ноздрей сигаретный дым. – Я хочу знать правду. И я имею право знать, какую женщину взял в жены.

– Как ты можешь так говорить?! – возмутилась Пери.

– Заткнись! – бросил Хакан, голос его прозвучал неожиданно равнодушно, почти вяло. – Не суйся не в свое дело.

Меньше чем через полчаса они все сидели в вестибюле ближайшей больницы. Все, кроме невесты.

События этой ночи Пери вспоминала еще долгие годы спустя, особенно отдельные ее подробности: трещинки на потолке, напоминавшие карту какого-то забытого континента, цоканье каблуков медсестры по цементному полу, запах дезинфицирующего средства, смешанный с запахом крови и страдания, облупившаяся темно-зеленая краска на стенах, надпись «Отделение скрой помощи» с пропущенной буквой и одна неотвязная мысль о том, что, каким бы абсурдным ни казалось ей все происходящее, ее ведь тоже могут подвергнуть такому унизительному осмотру, если семью ее будущего жениха, выбранного родителями, будет волновать ее невинность. Когда Пери представляла себя на месте несчастной невесты, сердце ее замирало.

Да, она слышала, что после первой брачной ночи в семьях иногда вспыхивают скандалы, но надеялась, что это происходит лишь в глухих деревнях, среди неграмотных крестьян. Ей даже в голову не приходило, что ее родители способны среди ночи потащить свою дочь в обшарпанную больницу, чтобы удостовериться в ее непорочности. С детства ее воспитывали наравне с братьями. Если кому-то и оказывали предпочтение, то не им, а ей, девочке. Родители холили и лелеяли свою ненаглядную доченьку, самого младшего ребенка в семье. И все же она росла, зная, что множество соседских глаз следят за ней из-за кружевных занавесок. С младых ногтей Пери окружали невидимые границы, которые ни в коем случае нельзя было переступать. Она знала, какую одежду ей следует носить, как сидеть и как говорить на людях, не позже какого часа возвращаться домой, и до поры до времени свято следовала этим правилам. В выпускном классе школы, когда водоворот протеста закружил многих ее одноклассников, Пери осталась в тихой заводи нерушимых моральных принципов. Пока ее ровесники с одинаковым пылом разбивали все табу и сердца друг друга, она сохраняла невозмутимость и безмятежность. Но потом она влюбилась. Роман длился недолго, тем не менее все границы были разбиты, все принципы уничтожены. Родители даже не догадывались, как далеко зашли отношения их дочери со студентом-экономистом, сторонником радикальных левых взглядов. Этой ночью Пери осознала, насколько шатко ее положение любимой доченьки. Она чувствовала себя обманщицей и лицемеркой. Как могла она спокойно сидеть и ждать результатов постыдного осмотра другой молодой женщины, если сама не сохранила девственность?