Елена Колина: Питерская принцесса

Сигарета дымилась на юбке. Маленькая черная юбка, на все случаи жизни, и в присутствие можно, и в ресторан...

– Твою мать! – выплюнула оскорбленная этим сонным голосом Маша, рассматривая дырочку.

Юрий Сергеевич терпеть не мог просить, но Маша так дрожаще молчала о своей книжке, что он предложил поднять старые ленинградские связи в «Звезде» или московские в «Новом мире». Собственно, даже и поднимать не нужно было – всего лишь сделать несколько звонков.

– Ни за что! – гордо отказалась Маша. – Или я сама, или вообще ничего не надо!

– Тогда ты умрешь неизданной, – пошутил Юрий Сергеевич.

Маша привезла в Питер несколько аккуратных зеленых папочек, на всех папочках значилось: Мария Раевская «ПИТЕРСКАЯ ПРИНЦЕССА»

Здесь же был записан Машин американский телефон и, для пущей солидности, университетский адрес отца, Раевского Юрия Сергеевича.

Десять лет американской жизни приучили Машу рано вставать, не расслабляться и не тратить времени зря. Поэтому уже на следующее утро после приезда с зеленой папочкой в руках она стояла перед входом в знаменитое серое здание на Моховой. В здании помещалась редакция журнала «Звезда». Знакомые, как собственное детство, белые обложки с размашистой красной надписью «Звезда» рождались здесь. Для бабушки, папы и Маши. Маша почувствовала себя почти что в заднем ряду настоящих советских писателей, и слегка причастной к Довлатову, и даже не совсем чуждой Бродскому...

По этим коридорам ходили... да кто только не ходил! А сейчас идет Маша со своей зеленой папочкой под мышкой. Ходили Зощенко и Ахматова. А теперь идет она. Отрывать занятых людей от дела. Глупостями своими. Графоманией.

Заведующий отделом прозы Сан Саныч, худой и желчный, с лицом таким, что ему страшно предложить не то что первый роман, а даже леденец на палочке, хмуро посмотрел будто сквозь нее.

– Здравствуйте... – слабо пискнула Маша, мгновенно почувствовав себя маленькой нахалкой и страстно жалея о том, что осмелилась прийти в редакцию... как дура!

– А почему вы именно к нам пришли? – спросил он без интереса. – Можно много куда отнести...

Маша молчала.

– Есть ведь и другие журналы! – В его голосе зазвучала печальная надежда.

Маша настойчиво молчала. Попробовала кинуть на Сан Саныча самый свой жалобный взгляд и мгновенно поймала ответный – скучный и неприязненный. Мол, знаю я ваши штучки, знаю и не поддаюсь!

– Ну ладно, что у вас?

– У меня... да так, романчик, – она не решилась назвать зеленую папочку романом, – я вот тут попробовала... подруги в Америке читали, им понравилось.

Сан Саныч оживился, как навостривший свое жало комар.

– Да... так, знаете ли, многие и говорят: «Я написал книгу, жена читала – плакала»...

Маша старательно улыбнулась, показывая, что она поняла шутку и послушно чувствует себя сумасшедшим графоманом.

Сан Саныч поглядел на Машину папочку, словно прикидывая ее вес, и загрустил. Похоже, папочка показалась ему отвратительно толстой.

– Все хотят сразу роман. Нет чтобы принести рассказ... небольшой... – мечтательно произнес он, глядя мимо Маши в окно. – Немаленький роман-то... и зачем вам расписываться, как Лев Толстой? Лучше бы рассказ. Поменьше... а то ведь есть еще и другие журналы, – бормотал он.

– Рассказа у меня нет, – пригорюнилась Маша, – роман только...

Расслышав наконец ее хрипловатый, с интимно-нежными интонациями голос, Сан Саныч на секунду подобрел, безнадежно вздохнул и прибрал папочку куда-то вниз, за себя. Наверное, на пол.

Маша с извиняющейся улыбкой начала отступать к двери, повернулась и свисающим с плеча рюкзачком задела высокую стопку рукописей на столе... О боже! Она прикрыла глаза... Рукописи прыснули со стола. Листы на полу перемешались... «Нет! Не может быть, это происходит не со мной!» – успела подумать Маша. Это не она, распластавшись на полу, суетливо ползает, собирая бумаги, заискивающе-дебильно поглядывая снизу в глаза Сан Санычу. «Я – преданный дебил, не вредный и не опасный», – из-под стола внушала взглядом Маша.

Час спустя, слегка потрепанная Сан Санычем, она стояла в вестибюле рассеянного издательства, пару месяцев назад потерявшего ее рукопись. Став американкой, Маша научилась использовать все возможности до донышка. Она надеялась, что к рукописи, то есть к живой зеленой папочке, отнесутся не столь небрежно, как к электронной почте.