Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему

Москва встретила Германа утренним холодком, началом разгара весны и смогом. Он доехал до Савеловского вокзала, поставил «уазик» на то самое место, где он стоял четыре дня назад, и только тогда сделал первый звонок генералу Пете:

– Я вернулся.

– Ба! Какие люди! Вылезайте из своего гробовоза, там ребята дежурят, они вас довезут.

– Во-первых, это не гробовоз, мне «уазик» жизнь спас, я бы его себе забрал, на дачу, а во-вторых, я один.

– Чего, – проорал в трубку Сеченов, – я не расслышал?!

– Я говорю, один я, – устало повторил Герман. – Он не поехал.

– То есть как?!

– Как, как… Сказал, что ему в Москве делать больше нечего или что-то в этом роде. Да я не впустую съездил, вы не переживайте. Он кое-что передал специально для вас. Вы на работе?

– Жду тебя. – Генерал отключил телефон, а Герман рассмеялся оттого, что все ближайшее будущее вдруг предстало перед ним настолько отчетливо, что ему на миг стало скучно жить. Сотрудники федеральной охраны домчали его в Кремль за пятнадцать минут, и Гера, предъявив свое служебное удостоверение удивленному его внешним видом вахтеру в чине капитана, вошел в родное учреждение.

Генерал встретил его в крайне дурном расположении духа. Видно было, что он не спал как минимум всю эту ночь и много пил. Геру его настроение устраивало: для достижения эффекта полной неожиданности всегда легче вдарить ледяной струей в лицо именно неподготовленного человека.

– Герман, ты завалил все дело к чертовой матери. Надо было ехать самому! Я – старый дурак, поручивший государственное дело мальчишке! Да знаешь ли ты, что произошло, пока тебя не было?! Это бандеровское отродье, этот подонок, эта мразь Сушко во всеуслышание заявил, что выдвинет свою кандидатуру на выборы! Он, дескать, уверен, что победит, и якобы даже обладает каким-то неопровержимым тому доказательством! Прет напролом! По всей стране поднимается всякая сволочь, контра недобитая, и вся она проголосует за него, можешь не сомневаться, если дело вообще дойдет до голосования, а не закончится вооруженным восстанием. Ты знаешь, что если за Сушко встанут все эти (генерал Петя употребил несколько ужасных слов, среди которых была отвратительная антисемитская дефиниция), то с их баблом нам не справиться! Президент рвет и мечет, а ты завалил важнейшую операцию, от которой вообще, может, все зависело!

– Вы закончили? – Герман смотрел на генерала почти насмешливо, скрывая в полуприкрытых, словно от усталости, глазах презрение к этой бессильной истерике. – Если закончили, то, может, дадите мне наконец возможность сказать пару слов и удивить вас до невозможности?

– Изволь, – генерал Петя взял себя в руки и сел в кресло, – мне не нравится твой тон, но изволь. Я послушаю твои оправдания, твой детский лепет послушаю я. Валяй!

– Мистер Ты…

– Кто?!

– Мистер Ты велел мне передать вам вот это. Он сказал, что эта штука поможет всем нам гораздо лучше, чем его присутствие, – Герман положил перед генералом завернутую в бумагу тетрадь и отступил на пару шагов назад.

– Я ни черта не понимаю. Это еще что за?… – Генерал Петя развернул бумагу и сделался похож на городничего из немой сцены «Ревизора»: застывшая нелепая поза, перекошенный рот, глаза навыкат. Лишь руки его задрожали перед тем, как жадно схватить тетрадь.

Он раскрыл ее с самой первой страницы, близоруко прищурился, слепо шаря по столу, наткнулся на очки и, кое-как нацепив их на нос, принялся изучать почти невидимые от времени строчки.

– Да, да, – несколько раз повторил генерал Петя, – это, несомненно, оно, по-другому и быть не может. Срочно надо звонить президенту! – И он кинулся было к телефону, но вдруг застыл как вкопанный:

– Постой-ка! Так это Дагон передал тебе ее?

– Я же говорю вам, что он представился как Мистер Ты, а ни о каких «гонах» я никогда не слышал.

– Да, это он любит, голову-то заморочить, – генерал вдруг накрыл правой ладонью свое темя, и стало казаться, что на голове его расположился небольшой спрут. – Заморочить голову. Но тогда если это подлинник, то, значит, никакой он не армянин! – почти выкрикнул Сеченов уже окончательно сбившемуся в его потоке мыслей Герману. – Значит, в машине тогда сгорел кто-то другой, а может, и не только в Италии, но и здесь, у нас, тринадцать лет назад!

– Вы меня простите, я вообще ничего не понимаю, – Гера похлопал по карманам в поисках курева, вспомнил вдруг, что три дня не курил и не покупал сигарет, даже не думал о них. – Объяснить можете?