Питер Акройд - Повесть о Платоне

Другое место в «Рассказах» предвосхищает открытия гораздо более поздней поры. Описав особняки американцев, автор высказывает предположение, что эти великолепные жилища «лепят судьбы» их обитателей; им свойственна некая «особенная атмосфера», которая действует на живущих в доме людей как «неодолимая и грозная сила». Любопытно, не правда ли? Этого историка минувших дней легко принять за пророка! Несколько дальше читаем вот что: «Мне давно поперек горла встала эта жизнь и наш девятнадцатый век. Убежден, что все идет как-то не так» [16] Здесь и ниже перевод И. Бернштейн. . Задумайтесь об этих словах, о силе вложенного в них ощущения беды и обездоленности. В заключительной фразе горечи еще больше: «Пусть меня забальзамируют лет на двести». Здесь, конечно, пафос смешан с иронией. Если бы Поэт и вправду ожил двести лет спустя, его по-прежнему окружала бы эпоха Крота во всей своей безрадостной силе. Но его произведение доказывает, что, несмотря на все убожество и гнет, даже тогда случались прозрения и проблески, позволявшие заглянуть в иную жизнь, которой суждено было ярко воссиять в эпоху Чаромудрия. Благодарю вас.

Платон.Благодарю тебя. Кажется, им поправилось.

Душа.Великолепное выступление.

Платон.Но верно ли сказанное?

Душа.Да, насколько кто-либо может судить. Меня особенно порадовало твое рассуждение о времени. Время всегда интересовало меня — по крайней мере, пока оно существовало. И звучало все очень убедительно. Должна к тому же сказать, что жестикуляция твоя улучшилась.

Платон.В Академии меня учили вызывать образы, но я был плохим учеником.

Душа.Нет. Ты просто другой. Я с самого начала это увидела. Даже ребенком ты отличался от всех. Ты предпочитал одиночество. Отказывался играть с осколками зеркал.

Платон.Я был такой урод…

Душа.Нет. Это был страх. Когда надо было танцевать с другими детьми в лабиринте, ты с криком кидался прочь.

Платон.Так действительно было?

Душа.Я неотлучно тебя сопровождала. И когда ты прятался в развалинах слоновьего замка [17] Слоновий замок — Элефант-энд-Касл, название площади в юго-восточной части Лондона. , и когда оплакивал смерть наставницы.

Платон.Ее звали Евфрена. Это она привела меня в Академию. Это она показала мне книги.

Душа.Ты помнишь, как плакал?

Платон.Я помню, как пришел в Дом Умерших.

Добро пожаловать, малыш Платон. Добро пожаловать в Дом Умерших. Сюда пришла твоя наставница, когда конец ее стал близок. Одни горожане мягко и тихо исчезают, другие, прежде чем истаять, много столетий покоятся здесь в своих оболочках. Раньше мы думали, что в миг смерти тело лишается всякой памяти и всякого воображения; но недавно было доказано, что умершие видят сны. Они лежат здесь, и им снятся их былые жизни. Мы знаем это, потому что можем слушать их сновидения. Почему ты плачешь, малыш Платон?

Душа.И все же ты остался в Академии.

Платон.Долг удержал меня. Нет. Это был мой собственный выбор. Я хотел прочесть все старые книги. Я уже был не здесь. Я был там, в них.

Душа.Уютное положение.

Платон.Почему?

Душа.Там ты мог укрыться.

Платон.Ты ошибаешься.

Душа.Мне ли не знать?

Платон.Я хотел обрести себя.

Душа.Ты хотел обрести голос.

Платон.Нет. Я хотел обрести веру.

Душа.Печальное было зрелище. Ты с уверенностью считал себя правым, а других горожан неправыми. Ты верил в значительность прошлого.

Платон.Конечно. Но не ты ли убедила меня в том, что книги — достойный предмет внимания?

Душа.Возможно. Я не помню.

Платон.Души не нуждаются в памяти. Они вечны.

Душа.Прошу прощения. Признаю свою ошибку. Но когда они предложили тебе надеть балахон оратора, я молчала.

Платон.Это был мой выбор. Я поступил так из страха.

Душа.Перед кем?

Платон.Перед ними.

Платон с Пирожного Угла [18] Пирожный Угол (Pie Corner) — угол Кок-лейн и Гилтспер-стрит в Лондоне. , ты получил балахон и маску оратора. Ты будешь говорить у всех ворот города. Какова твоя тема?

Я буду рассуждать о ранних веках земли.

Первую из эпох мы назвали эпохой Орфея; воистину то была весна нашего мира. То были дни, когда статуи, поддаваясь уговорам, оживали и сходили со своих каменных пьедесталов, когда духи рек и ручьев могли превращаться в деревья или поляны, когда из крови раненых героев в один миг вставали цветы. Даже боги то и дело становились лебедями или быками просто ради счастья преображения.