Анатолий Алексин - Здоровые и больные

Организм Нины Артемьевны был не отремонтирован — он был восстановлен после жестокого разрушения. Когда ее первый раз вкатили в операционную, она напоминала роскошное здание, от которого уцелел лишь фасад. И вот здание возродилось…

Коля не выражал радости. Он, не торопясь, собрал вещи в рюкзак и безразлично закинул его за спину, точно собрался в нежеланный поход. Оглядел мой кабинет, диван, на котором спал, стол, на котором лежала шахматная доска.

— Будь здоров, Коленька, — как-то по-медицински попрощался я с ним.

Нина Артемьевна схватилась за горло, будто поперхнулась. Она удержала рыдания.

— Спасибо, Владимир Егорович… Мы никогда не забудем… Спасибо за Колю! И за все… За все!

Коля ожил и бросился утешать ее.

— Мы никогда не забудем! — повторяла она. — Никогда!…

На пороге возникла сестра Алевтина.

— Не будоражьте больных, — сказала она. И исчезла. Нина Артемьевна опустилась на диван.

— Я хотела бы написать в «Книгу отзывов»…

— Не надо! Прошу вас. Ни в коем случае!

— Не напрягайтесь, Владимир Егорович, — остановила меня Маша. — А вас прошу проследовать в ординаторскую!

Там Нина Артемьевна написала: «До конца дней своих не забуду того, что сделал хирург Владимир Егорович Новгородов. Он спас не только меня, но и моего сына. Спас всю нашу семью!»

— Кажется, «Книгу отзывов» можно переименовать в «Книгу жалоб и восхищений», — мрачно проговорил по этому поводу Паша.

Из всех обязанностей главврача Семен Павлович более всего любил хозяйственную деятельность. Это была его родная стихия. Он мог с упоением приколачивать какой-нибудь стенд или задумчиво наблюдать, как моют оконные рамы. Ну а предстоящий ремонт воодушевил его и поглотил целиком.

— К субботе должны быть очищены все палаты, — предупреждал Липнин, словно из палат надо было удалить мусор или строительный материал.

— А если мы не успеем? — осмелился спросить я.

— Не болезни должны управлять вами, а вы болезнями! — Ого, афоризм! — подражая ему, воскликнул я. И захлопал.

— В новом, отремонтированном помещении заживем по-новому! — многозначительно пообещал мне главврач.

Все знали, что к субботе должны быть ликвидированы последствия инфарктов, желчнокаменных приступов и даже нарушений мозгового кровообращения. Липнин назначил срок!

Но прободение язвы с этим сроком не посчиталось…

В четверг днем меня начали панически разыскивать по всей больнице. Я в это время вертел и разглядывал на свет еще не высохшие снимки в рентгеновском кабинете.

— Владимир Егорович, вы здесь? Слава богу! — воскликнула медсестра из терапевтического отделения. — К нам… Скорее к нам!

— Что там стряслось?

— Виктору Валерьяновичу худо!

С Виктором Валерьяновичем Зеленцовым, по прозвищу Валерьянка, меня связывало то, что мы с ним вместе учились в мединституте, а потом вместе остались холостяками.

— Больница полна женихов! — высказалась по этому поводу Маша.

Я не женился потому, что было некогда, и потому, что вряд ли кто-нибудь мог бы вынести мои хирургические смятения, а Виктор Валерьянович потому, что не умел менять устоявшегося образа жизни.

— Я привык быть студентом, — говорил он мне в институте. — Неужели придется все это поменять?

Когда мы после пятнадцатилетнего перерыва неожиданно встретились с ним в липнинской больнице, я изумился, увидев на нем костюм того же студенческого покроя и очки все в той же оправе. Он привязывался не только к образу жизни, но и к вещам. Слово «лучше» было для него синонимом слова «привычней», он считал, что старое всегда лучше нового. Пожалуй, легко он расставался только с людьми, поскольку ни с кем не сближался.

Не менял он и своих принципов, которые были лишены максималистской крикливости и импонировали мне спокойной интеллигентностью.

Когда больной входил к нему в кабинет, Зеленцов приступал к делу так, будто уже выпил графин валерьянки. И больному начинало казаться, что он тоже выпивал вместе с Виктором Валерьяновичем.

Зеленцов исповедовал принцип «неприсоединения» к бурям и хитросплетениям жизни.

— Хладнокровие! В любых обстоятельствах хладнокровие, — уговаривал он больных.

— Хладнокровие — значит, холодная кровь. Годится ли это на все случаи? — спросил я. — Чему ты обучаешь своих пациентов?

— Я не обязан думать о том, хорошими они будут людьми или плохими. Я обязан заботиться о том, чтобы они были здоровыми, — ответил мне Зеленцов. — Я только врач!