Возвращаясь на рассвете домой, я зашел в ту боковую аллею, лавка, разумеется, была уже пуста. Я сел на нее, несмотря на то, что она намокла от росы. И подумал, что маршал Чойбалсан доехал до места, потому что знал, что мне он уже не нужен.
Каждый год в день государственного праздника в нашем городке устраивали парад. Губернатор стоял на балконе, а внизу шествовал народ. И никаких проблем не было.
Но в этом году настала демократия, и возникли сложности.
В принципе теперь на балконе должен был стоять народ, а губернатор — проходить внизу. Но он не мог, поскольку перестал быть губернатором и его присоединили к народу.
И возникла проблема: кому следует шествовать перед народом.
Согласно принципам демократии, народ должен шествовать перед самим собой. Но как это сделать? Правильнее всего — по принципу представительства. Было решено, что шествовать будут депутаты парламента, то есть — демократически избранные представители народа.
Но балкон оказался слишком мал, чтобы поместить народ. Тогда решили разместить представителей на балконе, а народ — внизу. В конце концов, если представители представляют народ, то безразлично, народ ли шествует перед представителями, или представители — перед народом.
Наступил день праздника. Представители народа стали на балконе. Те, кому не удалось протолкаться в первый ряд, толпились в дверях, а некоторые — у кого руки посильнее — свисали по бокам балкона. Начался парад.
И все было бы хорошо, не рухни балкон. Оттого, что прогнил. Раньше балкон выдерживал, поскольку на нем стоял один губернатор, а с приходом демократии — обрушился.
Против того, что произошли перемены — трудно возразить. Но есть также и преемственность традиций. А именно: денег как раньше не было, так и теперь нет. Зато раньше достаточно было балкон чем-нибудь подпереть, а теперь нужно строить новый.
Новосондецкий, Майер и я пришли к бывшему Начальнику. Он сидел в исподнем и топил печь, хотя лето выдалось жарким.
— Чем могу служить? — спросил он.
— Нас к вам делегировали.
— Я занят.
— Но мы от имени общества.
— Я тоже от имени общества.
— Топка печи — занятие приватное.
— Зависит, какая топка, — произнес он и подбросил в печь пачку служебных бумаг. Целая стопа таких же лежала на полу, каждая была снабжена печатью: «Совершенно секретно».
— Вы здесь сидите раздетый как лицо приватное, а у нас дело публичное.
— Общественное, — уточнил Майер.
— Общенародное, — дополнил я.
— Что ж, я вас слушаю.
— Мы пришли вас, пан Начальник, повесить.
— Ошибка, я уже не Начальник. По вопросу повешения прошу обратиться к моему преемнику.
— Он прав, — сказал Новосондецкий Майеру. — Зачем ты еще называешь его Начальником?
— По привычке. Я хотел сказать: мы пришли, чтобы тебя, свинья, повесить.
— Вот именно, разве ты мало нас помучил?
— Ты, твоя Партия и твое Правительство.
— Кончилась теперь ваша власть.
— И пробил час право…
Майер замолчал на полуслове. Он, видимо, хотел сказать: «правосудия», но не закончил. Стал вглядываться в стопу бумаг на полу, а точнее, в какую-то рукопись, которая лежала сверху.
— Тут и в самом деле как-то жарко, — заговорил он снова, но уже другим тоном. — Можно снять пиджак?
— Пожалуйста, — согласился хозяин. После чего взял со стопы ту рукопись и бросил ее в огонь. Майер облегченно вздохнул.
— Может, и это сжечь? — предложил Новосондецкий, вытаскивая из стопы густо исписанный лист бумаги.
— Ну, конечно.
Новосондецкий вытер пот со лба. Пиджак он снял еще до того, не спрашивая разрешения.
— А вы? — обратился хозяин ко мне.
Я снял пиджак и принялся за работу. В конце концов я нашел то, что искал: мой старый донос на Майера и Новосондецкого. Когда он горел, Новосондецкий смотрел в потолок, а Майер — в пол.
— А брюки вы не хотели бы снять?
— Нет, мы уж пойдем, не хотим вам мешать.
Мы вышли все вместе. Только на улице мы молча разошлись. Правда, в разные стороны, но симметрично.
Поймали мужики в лесу дикого человека. Был он почти голый и питался корешками. Оказалось, что он ничего не знал о падении коммунистической власти, от которой некогда в лесу спрятался.
— А теперь какая власть? — спросил он одного из мужиков.
Мужик почесал в затылке.
— А-а, какая-то такая…
— Говорят, демократическая, — сказал другой, который пообразованнее. — Ну как, выходишь?
Читать дальше