Славомир Мрожек: Дневник возвращения. Рассказы [Сборник]

Правда, метелей в Мексике не бывает, здесь легче получить солнечный удар, чем замерзнуть. И я сомневаюсь, что выражение блаженного покоя могло бы появиться когда-нибудь на моем лице, будь то здесь или в любом другом месте. Но сравнение с вьюгой, хоть и неуместное, учитывая здешний климат, в общем-то правильно отражает мою нынешнюю ситуацию. Ибо дело тут не в Мексике, а только во мне, в моем сегодняшнем состоянии.

А ведь похоже было, что наконец-то я имею право на усталость. Бывали периоды, когда я месяцами не выходил за ворота, — сад достаточно велик, чтобы не чувствовать себя узником. Из окна, перед которым я пишу эти строки, видна долина, потом горы, за которыми уже только Тихий океан и Китай. Я ушел на запад так далеко, как только мог. Мне предстояло остаться здесь навсегда и меня это ни в коей мере не ужасало. И вот я, тем не менее, возвращаюсь в Краков.

Что ж, пусть будет так, ведь уйти как можно дальше — мечта юности и привилегия зрелого возраста. Для меня это уже в прошлом. Но геометрическая фигура старости, как оказалось, — круг. Идешь, идешь и если идешь достаточно долго, доходишь до того самого места, откуда вышел.

Ну и ладно, если такова закономерность. Только вот усталость…

Наверное, будь я один, я не сдвинулся бы с места, наверное, мне было бы уже все равно. Но ехать надо, я поеду и начну все с нуля. Снова станцую, как грек Зорба [3] Главный герой одноименного фильма (1964 г., реж. М. Какоянис), снятого по роману Н. Казандзакиса, в главной роли Энтони Куин. , хоть на этот раз и с одышкой. Я уже танцевал так несколько раз. Когда тридцать три года тому назад я уехал из Польши, то потерял все, что нажил. Потом не раз много чего терял, и теперь снова теряю все. Это ранчо никто не купит, в канун революции подобных покупок не делают. И вы увидите на Главном Рынке меня, постаревшего грека Зорбу, с прежним выражением лица — «Эх, да что там!», но с ломотой в костях.

И снова те же два чемодана, по одному на каждого, и опять все сначала. Взбираться вверх по лестницам — а как пригодился бы лифт — и осматривать квартиры. Читать, теперь уже с помощью сильных очков, объявления в газетах. Потом перетаскивать с места на место тяжелую мебель, втискивать ее в пока еще не ведомые мне углы, вопреки запретам доктора Лопеса Виларде, кардиолога, который шесть лет назад спас мне жизнь.

Словом: усталость. И только опыт, подсказывающий, что всегда бывает чуть-чуть не так, как представляешь себе, вступает в спор с этой самой моей усталостью.

Ранчо Ля Эпифания, 15 мая 1996.

Один мой друг хоть и приветствует мое возвращение в Польшу, не одобряет, по его выражению, способа, которым я это мое возвращение «разыгрываю». Я догадываюсь, чту имеет в виду приятель, и боюсь, что он прав.

Мы живем в современном мире, то есть в мире манипуляций. Старое, доброе насилие чувствует себя хорошо, как об этом свидетельствуют события, происходящие там и сям, и будет чувствовать себя все лучше, а уж манипуляция чувствует себя просто превосходно даже там или, возможно, прежде всего там, где насилие не напоминало пока о своих древних правах.

Современная манипуляция родилась вместе с новым временем в начале XIX столетия, когда битва при Ватерлоо и Венский конгресс окончательно закрыли революционно-наполеоновскую эпоху, и все стало развиваться. В частности коммуникации и то, что Антоний Слонимский [4] Польский поэт и публицист (1895–1976). назвал средствами массовой информации и без чего манипуляция не имела бы столь огромных шансов. При своем появлении на свет она получила имя: Реклама.

До чего же неискушенным был тогда этот младенец… Всего лишь невинные объявления в газетах, которые как раз начали увеличивать тиражи, о достоинствах галош, тоже в ту пору только что изобретенных. Галоши, кстати говоря, были новинкой весьма полезной, и объявления были правдивыми, в них лишь сообщалось широкой, тоже едва зарождавшейся, публике о рождении галош.

По мере взросления манипуляция получала все новые имена. Ленин называл ее просвещением масс. Хитрец Гитлер перенял опыт Ленина, но назвал ее просто пропагандой. Сегодня ее имена приобрели характер деликатный и научный: publicity, коммуникология, социотехника… Теперь продаются не только галоши и идеи. Продают также людей, оптом и в розницу. Каждый, кто хочет выгодно себя продать, может заказать соответствующую манипуляцию у специалистов. Это хоть и недешево, но помогает. В случае индивидуальных клиентов речь идет не о социотехнике, а о look и image.